Совсем иное отношение к юродивым людям, которые канонизированы Церковью. Юродство является своеобразным духовным подвигом человека. В этом смысле оно понимается как безумие ради Христа, добровольный подвиг . Необходимо заметить, что этот чин святых появляется именно в России. Как раз здесь юродство так ярко представляется возвышенным и указывает на различные серьезные проблемы общества под видом мнимого безумства.
Для сравнения, из нескольких десятков юродивых только шесть подвизались в других странах. Таким образом, получается, что юродивые - это люди, канонизированные Церковью. Их безумное поведение призывало людей взглянуть на духовные проблемы, которые имеются в обществе.
Первое упоминание о юродивых людях возводят к XI веку. Агиографические источники указывают на Исаакия Печерского, который подвизался в знаменитой Киевской Лавре. Позднее, в течение нескольких веков, подвиг юродства не упоминается в истории. Но уже в XV - XVII столетиях начинается расцвет этого вида святости на Руси. Известны многие людей, которые прославлены Церковью как великие подвижники благочестия. При этом их поведение могло вызывать много вопросов у окружающих. Одним из самых известных юродивых считается Василий Московский Блаженный. В его честь построен знаменитый храм в Москве на главной площади страны. В истории сохранены имена и Прокопия Устюжского, Михаила Клопского.
Юродивые люди совершали безумные поступки. Например, на рынке они могли бросаться в людей капустой. Но стоит отличать юродство ради Христа от врожденного юродства (безумия). Христианскими юродивыми обычно являлись странствующие монахи.
Исторически в России юродивыми также могли называть скоморохов и клоунов, которые веселили княжеские дворцы и своим нелепым поведением угождали боярам. Противоположность этому составляет юродство ради Христа. Такие юродивые наоборот обличали за грехи бояр, князей и самих .
В чем смысл юродства ради Христа
Святые юродивые люди никогда не назывались глупыми или безумцами. Наоборот, некоторые из них были достаточно образованы, другие писали книги о духовных подвигах. Вникнуть в тайну юродства на Руси не так просто. Дело в том, что юродивые Христа ради осознано принимали на себя такой образ, чтобы скрыть под ним свою святость. Это было своеобразное проявление личного смирения. В безумных поступках таких людей находили скрытый смысл. Это было обличение глупости мира сего под маской мнимого безумия.Юродивые святые люди могли пользоваться уважением от великих деятелей Руси. Например, царь Иоанн Грозный лично знал Василия Блаженного. Последний обличал в грехах царя, но за это даже не был казнен.
Сам феномен юродства Христа ради, как тип святости, до конца еще не понят и не объяснен светскими науками. Юродивые, бравшие на себя подвиг казаться безумными добровольно, до сих пор привлекают к себе внимание психологов, философов и теологов.
Юро́дство
Христа ради
– духовно-аскетический подвиг, который заключается в отказе от мирских благ и общепринятых норм жизни, принятии на себя образа человека, не имеющего разума, и смиренном терпении поруганий, презрения и телесных лишений.
Ключом к пониманию этого подвига является фраза из Священного Писания: «…мудрость мира сего есть безумие пред Богом… » ().
Юродивый (слав. глупый, безумный) – человек, взявший на себя подвиг изображения внешнего, т.е. видимого безумия с целью достижения внутреннего . Христа ради юродивые ставили себе задачей побороть в себе корень всех грехов – . Для этого они вели необычный образ жизни, иногда представлялись как бы лишенными рассудка, вызывая тем над собою насмешки людей. Вместе с тем, они в иносказательной символической форме обличали зло в мире, как словами, так и действиями. Такой подвиг брали на себя юродивые для того, чтобы смирить себя и вместе с тем сильнее воздействовать на людей, так как к обычной простой проповеди люди относятся равнодушно. Подвиг юродства ради Христа был особенно распространен у нас на Русской земле.
Юродство зародилось несколько в более позднее время, нежели монашество (зародившееся в конце III в.), и тоже в Египте. По мнению проф. Голубинского (10, с.656) своим появлением оно обязано монашеству. Описание первой юродивой - святой Исидоры, умершей около 365 г., сделал святой Ефрем Сирин. Святая Исидора, подвизавшаяся в Тавенском женском монастыре Мен,была тиха и благонравна. Юродивой она была прозвана за то, что носила старую одежду, волосы повязывала тряпицей, питалась очень скудно. Эта женщина, в отличие от русских юродивых не делала предсказаний, не обличала властные структуры, не носила вериг - всё это появилось позднее на Руси. Первоначально юродство возникло в Византии, широко известны преподобный Серапион Синдонит, преподобный Виссарион Чудотворец, преподобный Фома, святой Симеон Эмесский, святой Андрей Царьградский (последние двое были особенно известны на Руси, благодаря переводным житиям). Подавляющее число византийских юродивых было чернецами, на Руси же юродивых-монахов было очень немного. К XIV в. юродство в Византии постепенно исчезает, последним известным византийским юродивым был Максим Кавсокаливат, умерший в 1367 г. За пять веков (VI - X) в общем месяцеслове Православной церкви насчитывается около шести святых юродивых из различных стран, тогда как на Руси за три века (XIV -XVI) канонизировано 10 святых юродивых. Из этого можно сделать вывод о более широком, чем в других православных странах распространении этого вида подвижничества в русском государстве. Их нет также ни на Украине, ни в Белоруссии (Исаакий Печерский так и остался единственным киевским юродивым). Римско-католическому миру этот феномен также чужд. Это, в частности, доказывается тем, что о русских юродивых с немалым удивлением писали иностранные путешественники XVI-XVII вв. -- Герберштейн, Горсей, Флетчер и др. Чтобы вступить на путь юродства, европейцу приходилось переселяться в Россию. Поэтому среди юродивых так много приезжих иноземцев. Среди русских святых были выходцы из западных стран: блаженный Прокопий Устюжский (1303), блаженный Исидор Твердислов Ростовский (1474), блаженный Иоанн Власатый Ростовский (1580).
Юродство на Руси ничем не отличается от юродства в Византии. Большое число юродивых получили одобрение не только простого народа, но и церкви, которое подтверждается большим количеством храмов, построенных во имя их ещё при жизни, что придаёт этой форме христианского подвижничества национальный русский характер. Подвиг юродства входит в Русскую Церковь приблизительно с начала XIV века. Его расцвет падает на XVI столетие, несколько запаздывая по отношению к монашеской святости. По столетиям чтимые русские юродивые распределяются так: XIV век - 4; XV - 11; XVI - 14; XVII - 7. По мнению Федотова, появление святого юродивого совпадает с угасанием княжеской святости. Юродивый становится преемником святого князя в социальном служении (53,с.242). В русском юродстве вначале преобладает первая, аскетическая сторона, в XVI столетии уже несомненно - третья: социальное служение.
В Киевской Руси юродство выражалось дополнительным аскетическим средством для достижения бесстрастия. Это была временная стадия монашеской жизни (53,с. 296). В 12 в. св. Авраамий Смоленский в юношеском возрасте раздал свое имущество нищим и облачился в худые ризы. Его социальное самоуничижение в житии было отнесено к юродству. Социальное уничижение, "худые ризы" преподобного Феодосия тоже граничат с юродством смирения. В монгольский период временное юродство приписывается св. Кириллу Белозерскому. Он начинает совершать некоторые поступки, подобные глумлению и смеху, за что игумен сажает его на хлеб и воду. В приведённых примерах юродство мотивируется желанием избежать славы. Оно имело характер имморальный (нарушения дисциплины). В юродстве преподобных нет резких черт классического типа. Это не особая форма служения, а привходящий момент аскезы. Первым русским юродивым считают Исаакия Печерского (1090г.) (38, с. 249). Сначала его юродство проявлялось в странных поступках, он становится объектом насмешек. Потом он совершает удивительный поступок, изумленная братия начинает его почитать как чудотворца. После этого его юродство принимает вполне добровольный поступок. Он был первым и последним юродивым в Киеве. Канонизирован как преподобный.
Период татаро - монгольского нашествия оказал отрицательное влияние на все стороны духовной жизни. За время татаро-монгольского нашествия, в течение почти трех четвертей столетия после завоевания не было зафиксировано ни одного святого подвижника, не было основано ни одного нового монастыря. За этот период было канонизировано лишь несколько князей мучеников. И только во 2-ой четверти 14 столетия возрождается монашеское движение- в масштабе, неслыханном в древнекиевские времена.
Новое монашеское подвижничество со второй четверти 14 века -это подвижничество пустынножителей, близкое к классической традиции пустынного жительства монахов Египта и Сирии. В этом также могло сказаться культурно-общественное потрясение татаро-монгольским нашествием, в котором люди видели наказание за грехи. Взяв на себя труднейший подвиг, связанный с созерцательной молитвой, они поднимают духовную жизнь на новую высоту еще не достигнутую на Руси.
Ключевский пишет, что в 14 веке монастырское движение направилось на север, за Волгу-это был край наиболее привольный для пустынножителей, где было наименее всего столкновений с землевладельцами. В этом же период в Новгороде появляется и первый русский святой, канонизированный в чине юродивого. Город Новгород был родиной русского юродства, в нём подвизались такие известные святые, как Прокопий Устюжский(1303г.), Николай и Фёдор Кочановы(1392г.), Михаил Клопский(1456г.), Иоанн Боровичский (1542г.), Николай Салос Псковский(1570г.). Все известные юродивые шестнадцатого и пятнадцатого веков прямо или косвенно связаны с Великим Новгородом. (53,с.305). Историк Ключевский заметил, что «многие ростовские жития копируют новгородские» . В течение 200лет он был самой культурной частью Руси. По Ключевскому В. Новгород рано освободился от давления княжеской власти, от княжеских усобиц, и половецких разбоев, не испытал гнёта и страха татарского и был экономическим и политическим центром в этот период. Великий Новгород как вольный город просуществовал до 1478г.
Первый юродивый Прокопий Устюжский, жил в Новгороде в 13-14 веке. Давал ли он монашеские обеты в житии не говорится. В более поздние времена большинство юродивых были мирянами. Когда распространился слух о его подвижнической жизни, он принимает на себя юродство и уходит из монастыря странствовать. Житие он ведет жестокое: не имеет кровли над головой, спит "на гноище" нагой, после - на паперти соборной церкви. В житии видны следы влияния греческого жития Андрея Юродивого, особенно в описании морозного терпения святого. Молится тайно, по ночам, прося "полезных граду и людем". И как блаженный возлюбил Бога, так и Бог его возлюбил и даровал ему пророческий дар, так что Прокопий творил дивные чудеса при жизни.
Из жития видно, что как и к середине XVI века представление о юродивых в сознании русского общества ещё осталось неизменным: юродивый начинает подвиг, достигнув святости и избегая похвал мира; терпит бесчестия и молится за обидчиков, в бесславии умирает и по смерти прославляется чудесами и становится почитаемым как угодник Божий. Несколько отличен случай с огненной тучей: отличен поведением мира, когда все люди обращаются к Богу и вместе с юродивым Прокопием молятся об избавлении. Св. Прокопий здесь снимает маску безумия и предстает святым пророком и молитвенником
В Новгороде буйствовали в XIV веке Никола (Кочанов) и Федор, пародируя своими драками кровавые столкновения новгородских партий. Легенда прибавляет, что после таких боев блаженным случалось возвращаться не но мосту, а прямо по воде, «яко по суху».
В 15верстах от Новгорода, в Клопском Троицком монастыре подвизался св. Михаил (1453), именуемый юродивым, хотя в его житиях не видим юродства в собственном смысле слова. Лишь причудливость формы, символичность жестов, с которыми связаны некоторые из его пророчеств, могли быть истолкованы как юродство.
В пророческих предсказаниях Михаила прослеживается оппозиция к новгородскому боярству и поддержка московской власти. Позднейшие предания приписывают ему провидение о рождении Ивана III и предсказание о гибели новгородской свободы.
С конца 15 века появляется ряд московских святых, начиная с юр. Максима (1433г.). Житиё его не сохранилось. Основными чертами блаж. Максима являются бесстрастие (выразившееся в перенесении оскорблений и «совлечении риз»), пренебрежение ко всяким земным удобствам; некие нравственные уроки, преподаваемые им окружающему миру.
Святого Исидора Ростовского (1474) характеризует крайняя нестяжательность (отсутствие каких-либо житейских удобств); кротость и незлобие (в его молении за обидчиков); непричастность к существующим нормам поведения (в его наготе и в нахождении в самых непригодных для того местах); скрытая непрестанная молитва (всенощные бдения); крайнее смирение (ни во что себя вменение, позволявшее радоваться и славить Бога при причинении оскорблений). Расцвет юродства на Руси приходится на XIV-XVII вв., когда, по выражению В.О. Ключевского, юродивый становится "ходячей мирской совестью, живым образом обличения людских пороков".
Максимальное число юродивых выпадает на 16 век.
В 16 веке в Москве подвизались такие знаменитые святые, как Василий Блаженный, Иоанн Большой Колпак. В Московский период зарождается парадигма освящения, сакрализации всего исторического бытия через преображающее действие Божией силы в эмпирической сфере. «Особое развитие этого подвижничества мы находим как раз тогда, когда начинается страстная, утопическая поэма о "Москве - третьем Риме", с ее наивным отождествлением русской реальности со "святой Русью". Юродивые тоже вдохновлялись идеалом святой Руси, но с полной трезвостью видели все неправды действительности», - писал Зеньковский.
Политическая власть над удельными княжествами сосредотачивается в руках московского царя Ивана III. (53,с. 372), это период торжества православия, когда господствует идея « Москва-Третий Рим». Он характеризуется относительной стабильностью, религия воспринимается как традиция. В эту эпоху юродство приобретает форму пророческого служения. В этот период иосифлянская иерархия ослабевает в долге обличения неправды. Юродивые принимают на себя служение древних святителей и подвижников. В 16 веке обличение царя и знати распространенное явление в житиях юродивых. Самое яркое свидетельство дает летопись наставления св. Николой Салосом царя Иоанна Грозного. Общее уважение к подвижникам в этот период совершенно меняли смысл древне христианского юродства. Меньше всего это подвиг смирения. В эту эпоху юродство есть форма пророческого, служения, соединенная с крайней аскезой. Специфически юродственное заключается лишь в посмеянии миру.
Наиболее ранним источником, сообщающим о Василии Блаженном, является «Книга степенная царского родословия». Сведения из неё были заимствованы в житиё, известное в трёх разновидностях: полной, сокращённой и особого состава. Полное житиё было составлено по распоряжению Патриарха св. Иова, вскоре после канонизации.
Он прожил 88 лет, из них 72 года в юродстве. Был очевидцем событий первой половины 16 века. Оставался в едином качестве при трёх монархах: при Иване III, при царствовании Василия III, в правление Елены Глинской и при Иване Грозном. Знал будущего государя Феодора Иоанновича младенцем. Пережил 8 митрополитов, канонизирован при патриархе Иове в 1589г.
Местом подвигов святого была Москва. Излюбленным местом пребывания Красная площадь и башня у Варварских ворот.
Еще в детстве у блаженного открылся пророческий дар. В 10 лет блаженный взял на себя подвиг юродства. Сначала он принял обет молчания и находился в непрестанной умной молитве. Затем, наставляемый Святым Духом он в «юродство претворися и обнажи тело своё». (41, с.130)
В житии говорится, что блаженный ведя суровую жизнь, «вкушая совсем немного пищи и воды, ни вертеп, ни хлевину не имея, без крова».
В описании прижизненных чудес, с его наготой связано чудо исцеления святым смеявшихся над его обликом и наказанным за это слепотой. Раскаявшись, они исцелились.
Святой также был почитаем иностранными купцами, как покровитель морских путешественников. Бл. Василий утишил бурана Каспийском море и спас купеческие корабли. В ранних свидетельствах отмечается дар его предвидения. Согласно Степенной книге, святому в Кремлёвском Успенском Соборе в 1521г. было огненное видение от иконы Богоматери, возвещавшее Божий гнев на москвичей и скорое нашествие Крымского хана Махмет-Гирея на Москву. По свидетельству Степенной книги он предвидел пожары в Москве в июне 1547г.
Поздние жизнеописания святого приводят большое количество случаев его прозорливости -предвидение событий о которых блаженный говорил иносказательно, способность видеть ангелов, бесов угадывать под внешним благочестием ложь и действие дьявола и др.
Свидетелем подвигов блаженного и его почитателем был царь Иоанн IV Васильевич, часто беседовавший о нём с митр. Макарием.
В поздних источниках в описании прижизненных чудес блаженного помещены предания об отношении святого с царём Иоанном IV. Одна из легенд гласит о том, что святой получив как-то от царя в угощение «некое питиё», выплеснул одну за другой две чаши за окно. Царю, разгневанному этим поступком, Василий Блаженный объяснил, что он так потушил пожар в Вел. Новгороде.
Ещё один сюжет связан с походом Иоанна IV на Вел. Новгород в 1569г., в разгар казней новгородцев блаженный пригласил царя в «убогий вертеп» и предложил ему «скляницу крови и часть сырого мяса». Казни были остановлены. Но этот сюжет противоречит всем датировкам жизни святого.
Погребение юродивого совершилось весьма торжественно. Отпевал его сам митр. Макарий, царь и князья несли гроб, при этом была роздана большая милостыня из царской казны. По свидетельству жития во время погребения блаженного больные получали исцеление. Приблизительно в 1587-1588г. по свидетельству летописи от мощей святого совершилось несколько чудотворений, которые стали причиной канонизации и возведения у восточной стены Покровского Собора придела в честь святого. На протяжении XVI века св. Василий именуется не иначе как «светилом, в московских пределах воссиявшим», святой почитался как покровитель и целитель Москвы. Предание гласит, что он почитался имп. Елизаветой Петровной. Храмы св. Василия Блаженного существуют в г. Лихвине, в Калуге, Кашине, Пензе, Пензе, Волгодонске, в Симоновом монастыре и др.
Св. Василий Блаженный-это эпиграф к русскому юродству, его своеобразная энциклопедия. Недаром народ окрестил Собор Покрова на Рву храмом Василия Блаженного.
Подвиги Василия Блаженного очень скоро после его кончины стали примером для подражания. Другой московский юродивый св. Иоанн (1589г.) - также ходил по городу обнажённым, обличал правителей (среди них Бориса Годунова) и завещал себя похоронить рядом с Василием Блаженным. Носил вериги, тяжелые кольца и большой железный колпак.
В 16 веке по свидетельству путешественников иностранцев в Москве юродивые были многочисленны, но лишь немногие были канонизированы. С половины 16 века на Руси отмечают общее снижение уровня духовной жизни. Оно не могло не коснуться и юродства.
В 17 веке происходит перестройка культуры, юродивые, по мнению Панченко (29,с.131), примыкают к консервативному течению. Они объединяются вокруг протопопа Аваакума. Юродство становится для староверов чем- то вроде хоругви, которую они выставляют в защиту и используют в своих целях. Патриарх Никон вначале симпотизирующий, впоследствии переходит на отрицательную оценку юродству, предвосхитив неприятие их Петром I. .
Царь Алексей Михайлович в 17 в. сначала оказывал расположение юродивым. Но при нём дворцовый этикет стал меняться на западный манер. По Ключевскому (26), в 17 веке Россия уступала Западу в торговом и промышленном отношении. Это вызвало чувство национального бессилия и недоверия к собственным силам, что стало причиной начала западного влияния во всех сферах жизни.
"> Дети царя Алексея Михайловича Петр и София пошли ещё дальше по пути европеизации. Но, несмотря на это, в критические минуты жизни они также обращались за помощью к юродивым. Царевна Софья советовалась с юродивым Ивашкой. Царь Пётр I имел знакомого юродивого Фаддея. Культурный стереотип, предусматривающий близость царя и юродивого, не потерял значение даже в европеизированном придворном обиходе 80-х годов 17 века.
В18 в. московские юродивые уже не канонизируются Церковью. Юродство, как и монашеская святость локализуется на севере, возвращаясь на свою Новгородскую родину. Вологда, Тотьма, Каргополь, Архангельск, Вятка- города последних святых юродивых. Лишенное поддержки государства юродство спускается в народ.
Историк 18 века М.Щербатов писал об этом: « Допетровская Русь не исчезла вдруг, не испарилась бесследно и не преобразовалась по желанию преобразователя в европейское государство; она большей частью ушла в себя, затворилась в клети и терема, погрузилась более, чем когда либо в закостенелый застой» (43,с.79). Рушился старый московский уклад жизни.
В начале 18 века по городам России юродивых стало так много, что правительство приняло меры к их ограничению (43,с. 77). По мнению Рябинина, юродивые стали выразителями массового неприятия реформ, перемен и нововведений. В это время появилось очень много лжеюродивых. Указом Синода 1722г. юродивых помещали в монастыри «с употреблением их в труд до конца жизни». А Указом 1732 г. запрещается «впускать юродивых в кошунных одеждах в церкви». 29 января 1757г. был издан указ, которым по петербургским улицам запрещалось бродить нищим и увечным. Россия стремилась стать одной из самых развитых европейских держав. Юродство в просвещённой Европе попадало лишь в разряд социальной болезни, которую необходимо было лечить. Таким образом, юродство на Руси в 18 веке утрачивает покровительство государственной и церковной властей. Но, несмотря на это, в народе юродство по-прежнему оставалось популярно. Это подтверждается тем, что феномен юродства в русской культуре продолжал существовать вплоть до Октябрьской революции 1917 г. Доказательством этого являются образы юродивых в литературе конца XIX - начала XX веков, например, в произведениях таких выдающихся писателей как Ф. М. Достоевский («Братья Карамазовы») и Л. Н. Толстой («Детство»). В живописи появляются образы юродивых - это картина Сурикова «Боярыня Морозова». В народном творчестве отмечалось, что Иван-дурак в сказках --светская параллель юродивого «Христа ради», равно как Иван-царевич -- святого князя. Отмечалось также, что Иван-дурак, которому всегда суждена победа, не имеет аналогов в западно европейском фольклоре.
Восемнадцатый век дал двух канонизированных блаженных-Евдокию Суздальскую и Ксению Петербургскую.
Св. блаженная Ксения родилась в первой половине XVIII столетия от благочестивых родителей. (5, с.100). Блаженная Ксения, подвизавшаяся в юродстве 45 лет, была погребена на Смоленском кладбище, где в своё время она помогала строить церковь.
Много знамений милости Божией начало совершаться у ее гроба. По совершении панихиды над ее могилкой страждущие получали исцеления, в семьях водворялся нарушенный мир и нуждающиеся получали хорошие места.
Над могилкой блаженной Ксении в 1902г. была построена часовня. В 1988г. блаженная Ксения была причислена к лику святых.
Петербуржцы хранят в памяти имена и других подвижниц. Более 30 лет подвизалась в подвиге блаженная Анна Ивановна Лукашева(1853г.), продолжая молитвенное предстательство пред Господом за град святого Петра, начатое блаженной Ксенией. На протяжении многих десятилетий петербуржцы служили панихиды в часовне над могилой бл. Анны. На Смоленском кладбище (5, с.99) кроме них также находятся почитаемые народом блаженные XIX века: Марфа, Матрона (1814-1911), Ирина, Анна Ивановна Комисарова, Ольга Ивановна, на Шуваловском кладбище находится блаженная старица Мария Маковкина (1904-1971г) (5, с.97). В XIX в сильное духовное влияние на Петербург оказывала Параскева Ивановна Ковригина (1846-1886г), которую почитал сам св. Иоанн Кронштадский. В память о ней благодарные жители возвели часовню на Кронштадском Троицком кладбище наподобие той, которая построенной в честь св. блаженной Ксении. На Смоленском кладбище погребена Мария Лелянова (1874-1932г), которая в 1981г. причислена к лику святых Новомученников и Исповедников Российских.
В Свято-Троицком Серафимо-Дивеевском женском монастыре Нижегородской епархии соблюдалась преемственность блаженных стариц, начиная от святой блаженной Пелагии Ивановны Серебренниковой (1809 - 1884 гг.), которую сам преподобный Серафим направил в Дивеево для духовного руководства сестрами. В 1848 году пришла на богомолье со странниками и осталась в монастыре блаженная Наталия Дмитриевна (1900 г.). В 1883 году в обители поселилась блаженная Паша Саровская.
Подвиг Пелагеи Ивановны проникнут духом (40,с.10), какой виден в древних подвижниках: её чрезвычайное самоотвержение, глубокое смирение, её слезные молитвы за ближних, дар прозорливости. Отвергнувшись человеческого разума, она прозревала тайны сердец человеческих, предрекала будущее, врачевала телесные недуги словом и прикосновением, вразумлениями и наставлениями избавляла от немощей духовных. Призвание к подвигу юродства чувствовалось в ней с юного возраста, но окончательно она утверждается во время своей поездки в Саровский монастырь к прославленному Старцу Серафиму. Преподобный Серафим беседует с ней около 6 часов. О чем они беседовали осталось неизвестным. Отпуская её, при пришедших он сказал: «Иди матушка иди не медля, в мою обитель, побереги многих сирот. Многие тобой спасутся и будешь ты свет миру» ,- и при этом дал ей чётки. В монастыре блаженная повела жизнь еще более трудную по сравнению с тем, как она жила в миру. Здесь говорится о её нищете, нестяжательности, всенощном бодроствовании, покорности, терпеливости др. Приводится много случаев прозорливости подвижницы, действенности её молитв, даре исцелений. В сказании говорится «Дар слез у Пелагеи Ивановны был замечательный, но прежде она плакала тайком. А за 2 года до своей смерти плакала не переставая». Когда её спросили об этом блаженная ответила, что если бы они знали всё, то весь свет заставили бы плакать. Это было предсказание о будущих бедах России. Около 20лет прожила в монастыре блаженная, юродствуя и претерпевая всякие поношения. Но свет бладатных даров, обитавших в ней стал привлекать к ней людей. В Дивеево начали съезжаться люди разного звания и положения. Много спасла душ, по предсказанию прп.Серафима Саровского, матушка Пелагея. Попросив у всех сестёр прощения перед смертью, отошла ко Господу в 1884г. Через 2 года после смерти ей был установлен памятник.
Блаженная Паша Саровская (в миру - Ирина) в Дивеевском монастыре она поселилась осенью 1884 г. Современники отмечали, что все странности её, - иносказательный разговор, строгие выговоры и выходки, это было лишь внешнее, преднамеренно скрывающая смирение, кротость, любовь. Все ночи блаженная проводила в молитве, а днем после церковной службы жала серпом траву, вязала чулки и выполняла другие работы, непрестанно творя Иисусову молитву. Изнемогая под утро, Прасковья Ивановна ложилась и дремала.
Под окнами ее домика целыми днями толпились богомольцы. Имя Прасковьи Ивановны было известно не только в народе, но и в высших кругах общества. Почти все из высокопоставленных лиц, посещая Дивеевский монастырь, считали своим долгом побывать у Прасковьи Ивановны. Блаженная чаще отвечала на мысли, чем на вопросы, и Господь через свою верную рабу открывал им будущее, врачевал недуги душевные и телесные.
Блаженной было благословлено написание Летописи Дивеевского монастыря.О своей первой встрече с блаженной старицей Архимандрит Серафим (Чичагов) рассказывал следующее: «Паша, лежавшая на постели (она была старая и больная), воскликнула: «Вот хорошо, что ты пришёл, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей и прославления..». (40, с.13).
Блаженную в 1903 г. посетил император Николай II. Блаженная старица предсказала рождение наследника, предупредила о предстоящих гонениях на Церковь, о гибели династии Романовых. После этого Государь часто обращался к блаженной Параскеве Ивановне, посыл к ней великих князей за советом.
Из воспоминаний Игумена Серафима Путятина(21,стр.13): «Великая подвижница-прозорливица, Саровская Прасковья Ивановна... предсказывала надвигающуюся на Россию грозу. На портреты Царя, Царицы и Семьи она молилась наравне с иконами, взывая: «Святые Царственные мученики, молите Бога о нас.» Скончалась блаженная Параскева 5 октября 1915 года.
Перед своей кончиной она благословила свою преемницу -- блаженную Марию Ивановну. Блаженная Прасковья Ивановна, предчувствуя кончину, говорила: «Я ещё сижу за станом, а другая уже снуёт, она ещё ходит, а потом сядет» (40,с.17).
В день её смерти, монахини выгнали блаженную Марию из монастыря, раздосадованные её странностями. Однако, услышав рассказ крестьянина, свидетельствующий о прозорливости блаженной Марии, вернули её обратно.
Мария Ивановна (Мария Захаровна Федина1931г.) не только предсказывала, обличала, по её молитвам, Господь многократно исцелял страждущих, о чем сохранились свидетельства очевидцев.
В годы тяжелых революционных испытаний для России пророчества и предсказания блаженной старицы помогли многим людям избежать гибели, найти верный путь в непростых обстоятельствах. Блаженная старица в 1926 году говорила: «Какой год наступает, какой тяжёлый год! Уже Илья и Енох на земле ходят». А когда после Пасхи в монастыре начались обыски, она говорила, что спокойной жизни осталось только три месяца. 7/20 сентября 1927 г. монахиням предложили уйти из монастыря. После закрытия монастыря Мария Ивановна жила в домах верующих. Представители власти запрещали блаженной принимать посетителей. Однажды её арестовали, однако после допроса, признав ее ненормальной, отпустили.
Блаженная Мария Ивановна предсказывала также сёстрам и возрождение Серафимо-Дивеевского монастыря. Скончалась блаженная старица в 1931 г. в возрасте около 70 лет. Сохранились многочисленные свидетельства о чудесных исцелениях по молитвам блаженных стариц, происходивших и в наши дни.
Святые старицы Пелагея, Параскева и Мария Дивеевские, были прославлены в июле 2004 года в ходе торжеств, посвященных 250-летию со дня рождения преподобного Серафима Саровского.
Но большинство блаженных, прожив около полувека на глазах и устах всего высшего света тогдашней России, оказались им неразгаданным, непонятым и отвергнутым, как отвергли через некоторое время и саму веру православную. Большинство общества не приняло, через сильных духом и верою блаженных подвижников, путь ко спасению подаваемый заблудшим. В московском купечестве и в аристократических кругах были семьи, в которых ничего не предпринималось без предварительного посещения юродивых и исполнения их советов. Но светское общество того времени, при своей бездуховности, было крайне падко на всяческого рода таинственные сенсации и легенды. Массовое распространение и применение приобрели в то время натуральный магнетизм (гипноз) и столоверчение (спиритизм). Поэтому, из множества людей, посещавших блаженных, большинство не знали и не интересовались подвижником и путями его аскетических подвигов, как и православной верой вообще, а приезжали только для того, чтобы разузнать будущее своих дел и испытать новую живую диковину - пророков, лишаясь духовного перерождения. Только некоторые сознательно всю свою жизнь строили по наставлениям и пророчествам юродивых, и достигли на этом поприще определенных духовных и мирских высот. В годы гонений на православную Церковь подвиг юродства принимали на себя многие подвижники, поскольку богоборцы, не понимая такого исповедания веры и принимая их за болящих, разрешали легальное существование блаженных, прикровенно несущих людям проповедь о Спасителе. В ХХ веке особенно прославились блаженные старицы, добровольно взявших на себя тяжкий крест юродства во Христе, которые за своё великое смирение удостоились великих даров Святого Духа. Подобно древним аскетам блаженные старицы последних времён, «безумием мнимым безумие мира обличившие», не уступали им по силе подвигов. Блаженная Паша Саровская во время странствий по саровским лесам до прихода в монастырь «имела вид Марии Египетской». Дивеевская блаженная, Мария Ивановна, одеваемая добрыми людьми, через несколько дней «вновь приходила во всем рваном и грязном...» Настоящее её имя было Мария Захаровна, а не Ивановна. Когда её спрашивали, почему же она называется Ивановной, она отвечала: «Это мы все, блаженные, Ивановны - по Иоанну Предтече»... Блаженная Матронушка-Босоножка, наложив на себя обет юродства Христа ради, в течение 33 лет ходила только босиком. О силе почитания блаженных в народе свидетельствуют многочисленные канонизации (3,стр.4), состоявшиеся в наши дни. Так из блаженных сосем недавно Церковь прославила в Москве-Матрону Никонову; в Рязани- Василия Кадомского, Любовь Суханову, Матрону Анемнясевскую; в Ростове- Павла Таганрогского; в Вологде- Николая Рынина; в Иванове- Алексея Ворошина; в Симбирске- Андрея Ильича Огородникова; на Кавказе-преп. Феодосия Кавказского; в Сибири- Иоанна и Косьму Верхотурских; в Киеве-Паисия Яроцкого; В Нижнем Новгороде-Дивеевских блаженных; в Санкт-Петербурге- Ксению Петербургскую. На Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге погребены несколько блаженных, пользующихся почитанием народа до сих пор.
ЮРОДИВЫЕ НА РУСИ
В житейском представлении юродство непременно связало с душевным или телесным убожеством. Юродивый с точки зрения пресловутого здравого смысла - обыкновенный дурачок. Это заблуждение, о чем не уставало твердить православное богословие. Св. Димитрий Ростовский в своих Четьих Минеях (они были настольной книгой многих поколений русских интеллигентов - от Ломоносова до Льва Толстого) поясняет, что юродство - «самоизвольное мученичество», маска, скрывающая добродетель. Богословие учит различать юродство природное и юродство добровольное, «Христа ради». Но быть может, эти наставления следует зачислить по разряду демагогии? Она сопутствует всякому творчеству, в том числе и богословствованию. Это, конечно, печально, но так уж устроено человечество. Для проверки обратимся к фактам.
Среди деятелей раннего старообрядчества был юродивый Афанасий. Протопоп Аввакум так писал о нем, своем любимом ученике, земляке–нижегородце и духовном сыне: «До иночества бродил босиком и зиму и лето… Плакать зело же был охотник: и ходит и плачет. А с кем молыт, и у него слово тихо и гладко, яко плачет». Весной 1665 г., когда Аввакум сидел в ссылке на Мезени, когда стало ясно, что царь Алексей Михайлович к старой вере не воротится, - тогда московской общине ревнителей древлего благочестия потребовались новые вожди. Выбор пал на юродивого Афанасия. Постригшись в каком–то северном монастыре, он стал иноком Авраамием - и тотчас взялся за перо. Он писал и прозу, и стихи (а книжная поэзия была тогда в Москве внове). Он хранил нелегальную рукописную библиотеку и архив московских старообрядцев. Все это было отобрано в феврале 1670 г., когда бывшего юродивого взяли под стражу. В заключении его держали строго, однако, по собственным его словам, «с караульщиками попризнался» и установил связи с единомышленниками. В тюрьме он ухитрился написать несколько сочинений, в частности знаменитую челобитную царю, непримиримый и резко обличительный тон которой решил его судьбу. В Великом посту 1672 г. на Болотной площади - против Кремля за Москвой–рекой, куда выходил государев сад, где казнили еретиков и преступников и устраивали кулачные потехи, - он был сожжен (по русскому обычаю, в срубе без крыши: у нас заботились о зрителях, не терзали их лицезрением смертных мучений и смертного безобразия).
Итак, юродивый Афанасий, он же инок Авраамий, принадлежал к типу не только душевно здоровых, но и интеллигентных юродивых. Интеллигентное юродство - не оксюморон и не парадокс. Юродство действительно было одной из форм интеллектуального критицизма (в качестве параллелей можно привести античных киников и мусульманских дервишей). Как Православие толкует это «самодовольное мученичество»?
Пассивная его часть, обращенная на себя, - это крайняя аскеза, самоуничижение, мнимое безумие, оскорбление и умерщвление плоти, основанное на буквальном толковании Нового Завета. «Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною; ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16: 24–26). Юродство - добровольно принимаемый подвиг из разряда так называемых «сверхзаконных», не предусмотренных иноческими уставами.
Активная сторона юродства заключается в обязанности «ругаться миру», обличая грехи сильных и слабых и не обращая внимания на общественные приличия. Более того: презрение к общественным приличиям составляет нечто вроде привилегии и непременного условия юродства, причем юродивый не считается с местом и временем, «ругаясь миру» даже в Божьем храме. Две стороны юродства, активная и пассивная, как бы уравновешивают и обусловливают одна другую: добровольное подвижничество, бездомность, нищета и нагота дают юродивому право обличать «горделивый и суетный мир». «Благодать почиет на худшем» - вот что имеет в виду юродивый. Из этого принципа вытекает особность его поведения.
Юродивый - актер, ибо наедине с собою он не юродствует. Днем он всегда на улице, на людях, в толпе - на сценической площадке. Для зрителя он надевает личину безумия, «глумится», как скоморох, «шалует». Если Церковь утверждает благообразие и благочиние, то юродство этому себя демонстративно противопоставляет. В Церкви слишком много вещественной, плотской красоты - в юродстве царит нарочитое безобразие. Церковь и смерть сделала красивой, переименовав ее в «успение», засыпание. Юродивый умирает неведомо где и когда. Он либо замерзает в стужу, как св. Прокопий Устюжский, либо просто скрывается с глаз людских.
Церковь апеллирует не столько к разуму, сколько к душе. Мысль в церковном обряде уступает место эмоции. Однако от стократного повторения вечные истины, на которых покоится обряд, тускнеют, эмоция охлаждается и превращается в обыденность. Зрелище юродства как бы обновляет вечные истины, оживляет страсть. Оно противостоит рутине.
Юродивый - главное, но не единственное лицо представления, которое разыгрывалось на площадях и улицах древнерусских городов. Юродивому нужен зритель, которому предназначена активная роль. Ведь юродивый - не только актер, но и режиссер. Он руководит толпою и превращает ее в марионетку, в некое подобие коллективного персонажа. Толпа из наблюдателя становится участником действа, реагирует непосредственно и страстно. Так рождается своеобразная игра.
Идеальный костюм юродивого - нагота. Обнажаясь, он надевает «белые ризы нетленной жизни». Голое тело больше всего терпит от зимнего холода и летнего зноя и наглядно свидетельствует о презрении к тленной плоти (отнюдь не случайно действие в Житиях русских юродивых протекает большею частью в зимнюю пору). Показательна в этом смысле иконография Василия Блаженного, или Василия Нагого. Он обычно изображается обнаженным, как и предписывается иконописными руководствами: «Наг весь, брада курчевата, в левой руке плат, правая молебна». В красках старались выразить и нравственную идею наготы - на образах Василий был «телом смугл от солнечного горевания».
Однако нагота двусмысленна. Это и «ангельский» символ души, и соблазн, безнравственность, олицетворение злой воли и бесовства (в готическом искусстве дьявол всегда изображается нагим). Этот «костюм» лицедея, как и его поступки, давал возможность выбора, для одних был соблазном, для других - спасением. Чтобы примирить наготу «Христа ради» и грех от созерцания плоти, юродивые пользуются паллиативами, например носят набедренную повязку. Среди паллиативов самый распространенный - рубаха. Это корпоративная примета, по которой юродивого сразу опознавали, как шута по колпаку с ослиными ушами, как скомороха по сопели. Как выглядела рубаха, можно судить хотя бы по Житию новгородского юродивого Арсения. Она «непотребная» и «многошвейная», лоскутная. Эта деталь напоминает костюм древних мимов, сшитый из разноцветных лохмотьев (ср. одежду итальянского арлекина). Юродивый действительно своего рода мим, потому что он играет молча, его спектакль - пантомима.
Идеальный язык юродивого - молчание. Однако безмолвие не позволяет (или затрудняет) выполнять функции общественного служения, и в этом еще одно противоречие юродства. Среди возложивших на себя вериги этого подвига были убежденные, упорные молчальники, но вообще это редкость. Обыкновенно юродивые как–то общаются со зрителем - по сугубо важным поводам, обличая или прорицая. Их высказывания либо ясны, либо невразумительны, но всегда кратки, это выкрики, междометия, афористические фразы. Рассказывая о юродивой Елене, которая предсказала смерть Лжедмитрию, голландец Исаак Масса в «Кратком известии о Московии» заметил: «Речи, которые она говорила против царя, были невелики, и их можно передать словами поэта: „И пока ты готовишь брачный чертог, рок вершит твою участь”». Замечательно, что в сентенциях юродивых, как и в пословицах, часты созвучия. «Ты не князь, а грязь», - говорил св. Михаил Клопский. Рифма должна была подчеркнуть особность высказываний юродивых, отличие их от косной речи толпы, мистический характер пророчеств и укоризн.
Развитием принципа молчания можно считать глоссолалию, косноязычное бормотание, «словеса мучные», которые произносил Андрей Цареградский. Его переводное Житие было популярно на Руси с домонгольских времен - в частности, по той причине, что в церковнославянском тексте он назван славянином, хотя в греческом оригинале именуется скифом. Эти «словеса» - сродни детскому языку, а детское «немотствование» встарь считалось средством общения с Богом. Это - пророческая традиция, восходящая к Книге Иеремии: «И я сказал: а–а–а, Господи! Я, как дитя, не умею говорить. Но Господь сказал мне: не говори „я дитя”, иди, куда я пошлю, и говори все, что прикажу» (цитирую по Вульгате). Между прочим, протянутое междометие «а» в качестве знака, указывающего на особность языка, употреблялось и в новейшей русской литературе. Словотворец и своего рода юродивый Хлебников (Асеев отнюдь не случайно в поэме «Маяковский начинается» назвал его «Достоевского Идиот») подписывал свои ранние прозаические опыты псевдонимом «АААА».
Юродивые многое заимствуют из фольклора - ведь они плоть от плоти народной культуры. Присущая им парадоксальность свойственна также персонажам сказок о дураках. Иван–дурак похож на юродивого тем, что он - самый умный из сказочных героев, а также тем, что мудрость его прикровенна. Если в начальных эпизодах сказки его противостояние миру выглядит как конфликт глупости и здравого смысла, то с течением сюжета выясняется, что глупость эта притворная или мнимая, а здравый смысл сродни плоскости или подлости. Отмечалось, что Иван–дурак - светская параллель юродивого Христа ради, равно как Иван–царевич - святого князя. Отмечалось также, что Иван–дурак, которому всегда суждена победа, не имеет аналогов в западноевропейском фольклоре. Равным образом и юродивых не знал католический мир.
Одна из форм протеста в юродстве - осмеяние порока и зла. Смех - опять–таки «сверхзаконное» средство, потому что в Православии он считался греховным. Еще Иоанн Златоуст, самый на Руси почитаемый из святых отцов, заметил, что в Евангелии Христос никогда не смеется. На исповеди нашим предкам предлагались вопросы о «смехе до слез», и на провинившихся в этом налагалась епитимья. Соответственно не смеются житийные герои. Исключение из этого правила делается редко; но оно всегда делается для юродивых. Вот два идущих подряд эпизода из Жития Василия Блаженного.
Однажды прохожие девицы посмеялись над наготой юродивого - и тотчас ослепли. Одна из них побрела, спотыкаясь, за блаженным и пала ему в ноги, умоляя о прощении и исцелении. Василий спросил: «Отселе не будешь ли паки смеятися невежественно?» Девица поклялась, что не будет, и Василий исцелил ее, а вслед за нею и остальных. Другая сцена перенесена в московскую корчму. Ее хозяин был зол и «ропотлив»: «Всем ругательно обычаем своим бесовским говорил: „Черт да поберет!”» Зашел в корчму жалкий пропойца, трясущийся с похмелья, вытащил медную монету и потребовал вина. Народу было великое множество, только поспевай подносить, и хозяин отмахнулся от пьяницы. Тот никак не отставал, и целовальник налил ему чарку: «Прими, пьяница, черт с тобою!» С этими словами в чарку скочил скорый на помине бес (заметил это, конечно, только провидец–юродивый). Пропойца поднял чарку левой рукой, а правой перекрестился. Тут бес, «палимый силою креста», выскочил из склянки и бросился вон из кабака. В голос захохотал Василий Блаженный, озадачив пьяную братию: «Почто плещет руками и смеется?» Пришлось ему рассказать о том, что было ему «явлено».
Эти рассказы - невысокого художественного качества. Но включение их в ткань повествования нельзя считать ни ошибкой, ни прихотью автора. Его привлекла общая для обоих рассказов тема смеха. Смехом начинается первый эпизод, смехом кончается второй. Получается цепное построение, вставленное в своеобразную рамку. Все это несет мировоззренческую нагрузку: грешным девицам смеяться нельзя, смехом они губят душу, а юродивому - можно, ибо на нем почиет благодать.
Осмеяние мира - это прежде всего дурачество, шутовство. Действительно, юродство тесно соприкасается с институтом шутов - и в поведении, и в философии. Основной постулат философии шута - тезис о том, что все дураки, а самый большой дурак тот, кто не знает, что он дурак. Кто сам себя признал дураком, перестает быть таковым. Иначе говоря, мир сплошь населен дураками, и единственный неподдельный мудрец - это юродивый, притворяющийся дураком. Его «мудрая глупость» всегда одерживала победу, осмеивая «глупую мудрость» филистерского мира.
Протестуя, юродивый выполняет обязанности обличителя и общественного заступника. Ему, естественно, необходимо народное признание: на Руси испокон веку косо глядели на самозваных учителей (хотя, к сожалению, часто ими обольщались, часто вверяли себя проходимцам). С православной точки зрения, самый дурной человек, которому нечего уповать на райское блаженство, - не душегуб и не разбойник с большой дороги, а тот, кто твердит: «Я все знаю, я всегда прав». С таким нельзя общаться, нужно повернуться к нему спиной - и бежать прочь.
Но ведь юродивый, в сущности, становится в ту же позу всеведения. Ему надлежит доказать право на него; аргументом выставляется абсолютное бескорыстие. Юродивый извергает себя из мира, порывает с ним все связи. Социальной и корпоративной приметой юродивого становится собака - символический знак отчуждения, известный по крайней мере со времен киников, которые вели поистине «собачью» жизнь (ее можно представить себе по анекдотам о Диогене Синопском, самом знаменитом из киников).
Вот первое появление на поприще юродства палестинского монаха аввы Симеона (его Житие, по которому русские подвижники «учились юродству», было хорошо известно нашим предкам в церковнославянском переводе; митрополитом Макарием в середине XVI в. оно было включено в «Великие Минеи Четьи» под 21 июля, когда празднуется память Симеона; я цитирую Житие в переводе с греческого, выполненном С. В. Поляковой, - для лучшего понимания). Вот первый публичный спектакль этого подвижника: «Честной Симеон, увидев на гноище перед стенами дохлую собаку, снял с себя веревочный пояс и, привязав его к лапе, побежал, волоча собаку за собой, и вошел в город через ворота, расположенные вблизи школы. Дети, заметив его, кричали: „Вот идет авва дурачок!” - и бросились за ним бежать, и били его».
Андрей Цареградский, приготовляясь почивать, отыскивал место, где лежали бродячие псы, и тут же укладывался, прогнав какого–нибудь из них. «Пес ты, и с псами выспался», - говорил он поутру. В Житии Прокопия Устюжскою этот мотив повторен и усилен. Была студеная зима, птицы застывали на лету, много людей до смерти замерзало, и нестерпимо тяжело стало Прокопию на церковной паперти. Тогда он пошел искать себе пристанища на ночь. «Пришел я в пустую постройку, и там в углу собаки лежат. И я лег среди них, чтобы согреться. Они же вскочили и убежали вон. Я же подумал про себя, что не только Бог и люди меня оставили, но что и псы мной гнушаются». Если юродивый снизошел до бездомных собак, то они не снизошли до юродивого.
В культуре православной Руси собака символизировала юродство. В культуре римско–католической Европы она была приметой шутовства, знаком позора. Среди средневековых наказаний одним из самых унизительных было избиение дохлой собакой. Юродивый становился в позу отверженного; шут был неприкасаемым По городскому праву шут приравнивался к палачу, и ему запрещалось селиться среди добропорядочных горожан.
Отчуждая себя от общества, подвижник как бы получает право обличать. Но он не призывает к социальным переменам; его протест не имеет ничего общего с бунтом, радикализмом или реформаторством. Юродивый не посягает на государственный порядок, он обличает людей, а не обстоятельства. Это, в сущности, резонер, консервативный моралист. Однако юродство, как всякий культурный феномен, не пребывает в неизменном, раз навсегда определенном состоянии. По источникам легко заметить, что общественная роль юродства возрастает в кризисные для Церкви времена. Нет ничего удивительного в том, что юродство расцветает при Иване Грозном, когда Церковь утратила самостоятельность, склонившись перед тираном, а затем в эпоху раскола, Классический юродивый - это протестующий одиночка. Такой тип обличителя вообще характерен для средневековья, для консервативного, медленно меняющегося общества. Но как только в XVII в. динамизм стал овладевать умами, как только началась переориентация Руси - на Запад, новизну, перемены, - юродивый перестал быть одиночкой, он превратился в человека партии, примкнув, конечно, к консервативному течению. Это произошло при патриархе Никоне. Ни один мало–мальски заметный и активный юродивый не принял его церковной реформы. Все они объединились вокруг протопопа Аввакума и его сподвижников. Одиночество уже не было абсолютным: в хоромах боярыни Морозовой жила маленькая община юродивых. Когда боярыню арестовали, власти ставили ей это в вину, В этой связи показательно, как резко менялось отношение к юродивым самого Никона. В мае 1652 г. Никон, тогда еще новгородский митрополит, сам отпевал юродивог? Василия, любимца царя Алексея Михайловича. Года через три на парадном обеде у патриарха единоверные иностранцы могли еще наблюдать юродивого Киприана (впоследствии казненного в Пустозерске, где он был посредником между «волей» и заточенным здесь Аввакумом). Но вскоре реформатор Никон стал отрицать юродивых как институт, предвосхитив рационалистическое неприятие их реформатором Петром I. В одном из старообрядческих сочинений на это прямо указано: «Он же, Никон, юродивых святых бешеными нарицал и на иконах их лика писать не велел».
Упрек «богоотметнику Никону», касающийся хулы на юродство Христа ради, не случаен. В потоке обличений ненавистного староверам патриарха это не мелочь, вспомянутая согласно поговорке «Всякая вина виновата». С точки зрения обвинителей, такой упрек чрезвычайно важен: заступаясь за юродство, они обороняли национальный тип культуры, подорванный церковной реформой. Более того, юродство стало для них чем–то вроде народной хоругви, которую они то и дело выставляли на всеобщее обозрение.
Когда Аввакума судили на соборе 1667 г. (на нем присутствовали два вселенских патриарха, Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский), он прибег к юродскому дурачеству. Аввакум вспоминает: «И я отошел ко дверям да набок повалился: „Посидите вы, а я полежу”, - говорю им. Так оне смеются: „Дурак де протопоп–от! И патриархов не почитает!”» Чтобы читатель правильно понял эту сцену, Аввакум дальше цитирует Первое послание апостола Павла к коринфянам: «И я говорю: мы уроди Христа ради; вы славни, мы же бесчестни, вы сильни, мы же немощни». Это одна из тех новозаветных фраз, которыми православное богословие обосновывает подвиг юродства.
Мы в состоянии представить, что конкретно имел в виду протопоп, когда он «набок повалился», что он хотел сказать своим гонителям. Этот жест расшифровывается с помощью Ветхого Завета. Аввакум подражал пророку Иезекиилю: «Ты же ложись на левый бок твой и положи на него беззаконие дома Израилева… Вторично ложись уже на правый бок, и сорок дней неси на себе беззаконие дома Иудина». По велению свыше Иезекииль обличал погрязших в преступлениях иудеев, предрекал им смерть от моровой язвы, голода и меча. Это предсказание повторил и Аввакум. О «моровом поветрии» (пережитой Москвою чуме) и «агарянском мече» как наказании за «Никоновы затейки» Аввакум писал царю еще в 1664 г., в первой своей челобитной. К этой теме он возвращался не раз и в пустозерской тюрьме: «Не явно ли то бысть в нашей Росии бедной: Разовщина - возмущение грех ради, и прежде того в Москве коломенская пагуба, и мор, и война, и иная многа. Отврати лице свое, Владыко, оттоле же Никон нача правоверие казити, оттоле вся злая постигоша ны и доселе».
То же упование на юродство находим в рассказе другого пустозерского страдальца, дьякона Федора (духовного сына Аввакума), о первом мученике за старую веру, епископе Павле Коломенском. В письме из заточения к сыну дьякон Федор писал, что Павла «Никон воровски обругал, сан сняв, и в ссылку сослал на Хутыню в монастырь Варлаама преподобного… Павел же тот, блаженный епископ, начал уродствовать Христа ради; Никон же уведав, и посла слуг своих тамо в новгородские пределы, идеже он ходя странствовал. Они же обретоша его в пусте месте идуща и похвативше его, яко волцы кроткую Христову овцу, и убиша его до смерти, и тело его сожгоша огнем».
Если даже дьякон Федор не знал правды о судьбе Павла (обстоятельства гибели его доныне остаются загадкой), если он передавал слухи, доверялся молве, то все равно его сообщением нельзя пренебрегать. Оно важно потому, что здесь сплетены воедино отеческие заветы, старая вера и юродство. Павел Коломенский, единственный русский архиерей, юродствует по двоякой причине. Это последняя возможность сохранить жизнь, ибо юродивый считался неприкосновенным. Это последний довод в защиту национальных устоев: епископ, чье пастырское слово презрели, обращается к народу «зрелищем странным и чудным».
Вообще, юродивый - неумолимый ригорист, который не признает смягчающих обстоятельств. Безнравственность для него всегда безнравственность, за кем бы она ни была замечена - за сильным или слабым. Поскольку юродивый протестует во имя гуманности, поскольку осуждает не пороки общественного устройства, а проступки против христианской морали, против Десятословия и Нагорной проповеди, не порядки, а лица, то ему в принципе все равно, кого обличать - нищего или вельможу. В высшей степени любопытно московское предание, которое еще в начале нынешнего столетия передавалось в первопрестольной из уст в уста, - о том, как Василий Блаженный опознал в нищем беса. Прося милостыню «Христа ради», тот бормотал эти слова скороговоркой, так что выходило «ста ради», «ста ради», - не ради Бога, а ради денег, ради «ста» (копеек или рублей). Здесь противопоставлены юродивый, истинный подвижник «Христа ради», и нищий, сребролюбец «ста ради».
Антитезой этой легенде можно считать рассказ о купце «в красных ризах», которому Василий насыпал полную полу золота - отдал щедрую царскую милостыню. «Царь же усомнился о святом… что не нищим раздал его, но купцу, и призвал к себе святого и вопросил о данном ему злате». Разумеется, тотчас выяснилось, что купец разорился, что у него только «светлая купеческая одежда» и осталась, что он–то и есть подлинный нищий. Нет сомнения, что контрастность этих рассказов призвана подчеркнуть асоциальность уродства.
Но если юродивому все равно, кого обличать, то он должен обличать и царя, ибо исключений в протесте нет. Более того, царя он должен обличать чаще и суровее, потому что преступления царя и заметнее, и ужаснее по своим последствиям. В таком случае моралистический по форме протест достигает максимальной социальной остроты. Русские Жития и другие источники фиксируют обличения царей особенно внимательно. Иные из них относятся к сфере чистого вымысла, иные вполне достоверны. Однако и легенды, и факты слагаются в определенный культурный стереотип, возросший на почве национальных традиций.
Одной из черт этого стереотипа было представление о возможности и даже обязательности прямого контакта юродивого и монарха. Это представление сродни извечной крестьянской мечте о встрече простолюдина и справедливого царя, ярко отображенной в бытовых сказках. Насколько оно укоренилось в сознании древнерусского человека, ясно из рассказа о юродивом Киприане. «Был тогда и дивный Киприан, который перед миром был юродивым и глупым, а перед Богом - премудрым и благоразумным; он вел столь святое и подвижническое житие, что и сам монарх его знал и за премногую добродетель зело любил. Многажды, когда царь на своей колеснице выезжал для раздачи милостыни, дивный Киприан, бродивший в одной рубахе, прицеплялся к колеснице и ездил с царем».
Это - переложение из «Винограда Российского», который сочинялся спустя полвека после казни Киприана, но мы имеем все основания верить в то, что рассказ - не выдумка. На оригинале третьей челобитной Аввакума, посланной из холмогорской ссылки, есть такая приписка какого–то дьяка или подьячего: «Сию челобитную подал великому государю Киприян, Христа ради уродивый, во 173 (1664) году, ноября в 21 день». Следовательно, Аввакум был прекрасно осведомлен об особых отношениях Киприана с царем Алексеем Михайловичем, знал, что Киприан найдет возможность передать, а государь не откажется принять послание опального протопопа.
По всей видимости, Аввакум полагал, что переданная юродивым челобитная выражает уже не его только мнение, но мнение народное. Кроме того, Алексею Михайловичу по сану надлежало почитать «Божьих людей»; была надежда, что это также подействует.
В самом деле, в особом помещении дворца, возле царских покоев, на полном попечении и содержании государя жили верховые богомольцы (дворец назывался в просторечии Верхом, потому что был двухэтажный, или, по–старинному, двупрясельный; во втором прясле и пребывал монарх с семьей). «Особенное уважение государя к этим старцам простиралось до того, - пишет И. Е. Забелин в замечательной книге «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях”», - что государь сам нередко бывал на их погребении, которое всегда отправлялось с большою церемониею, обыкновенно в Богоявленском монастыре в Троицком Кремлевском подворье… Верховые богомольцы назывались также и верховыми нищими, в числе их были и юродивые. Царица и взрослые царевны имели также при своих комнатах верховых богомолиц и юродивых».
Эта демонстративная близость монарха и юродивого восходит к древнейшему культурному архетипу, отождествлявшему царя и изгоя - раба, прокаженного, нищего, шута (об этом есть много материалов в «Золотой ветви» Дж. Фрэзера). За такое отождествление иногда приходилось платить жизнью. На время римских сатурналий царем избирался раб. Все беспрекословно подчинялись ему, но он знал, что по окончании праздника ему предстоит стать кровавой жертвой. На пороге нашей эры «игру в царя» культивировали легионеры, и роль царя–изгоя часто исполнял осужденный на смерть преступник. Отголосок этой жестокой традиции запечатлен в Евангелии - в том фрагменте, где римские воины провозгласили Христа царем (цитирую по Матфею): «Тогда воины правителя, взявши Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк и, раздевши Его, надели на Него багряницу. И, сплетши венок из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: „Радуйся, Царь Иудейский!” И плевали на Него и, взявши трость, били Его по голове. И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие». В Европе эта древнейшая традиция была очень живуча. До XVII в. здесь были в ходу своего рода шутовские фестивали с выборным пародийным королем.
В русскую придворную культуру модификации этого архетипа пришли из Константинополя. Византийский император, появляясь перед подданными, держал в руках не только символы власти, но также «акакию» - мешочек с пылью, напоминавший о ничтожестве бренного человека. Как бы подражая Христу, император раз в год омывал ноги нескольким константинопольским нищим. То же делал и Патриарх всея Руси (у нас патриаршество было учреждено в 1589 г.). Что касается царя, то в сочельник, часа за четыре до рассвета, он посещал московские тюрьмы и богадельни и жаловал тамошних обитателей. Эти выходы были регулярными, маршрут и ритуал их практически не менялся. Народ знал, где и когда государь общается с последними из своих подданных.
Отзвуки идеи о тождестве царя и изгоя есть и в древнерусском юродстве. В Житии Арсения Новгородского изложена местная легенда, согласно которой Иван Грозный с царевичами предложил Арсению выбрать себе «на прокорм» какое–нибудь село или городок. «Я–то выбрал, да дадите ли мне?» Они обещались дать. Тогда Арсений предъявил непомерное требование: «Дайте мне на пропитание сей Великий Новгород, и хватит с меня». Царь понял это буквально и смутился, не желая ни слова нарушить, ни отдать Новгород Арсению. Тот сказал: «Хотите или нет, а я приемлю город». Арсений говорил иносказательно; ему не надобны земные блага. Одно ему дорого - бродить в лоскутном рубище по Новгороду, юродствовать на площадях. Это в его воле и власти, и этого никто ни дать, ни отнять не может.
Арсений словно меняется местами с Иваном Грозным, юродивый становится выше царя. Грозный не в состоянии пожаловать Новгородом Арсения - значит, власть Грозного не безгранична, не абсолютна. Истинный «державец» города - бездомный скиталец. Важна оговорка автора Жития, касающаяся «неразумия» царя с царевичами. Юродивого, поясняет автор, понимает лишь тот, у кого «цел ум». Если Грозный не уразумел иносказания Арсения - значит, монарх не «целоумен», он мнимый мудрец, а бродячий дурак - мудрец настоящий. Все это имеет прямое отношение к «перемене мест».
Имущество подданных принадлежит царю; он распоряжается им, как ему заблагорассудится. Но точно так же имущество подданных принадлежит юродивому. «Если же кто из них, - рассказывает англичанин Джильс Флетчер, посетивший Россию в царствование Федора Иоанновича, - проходя мимо лавки, возьмет что–нибудь из товаров, для отдачи куда ему вздумается, то купец, у которого он таким образом что–либо взял, почтет себя весьма любимым Богом и угодным святому мужу». Царь - помазанник Божий, а юродивый - сосуд благодати, Божий избранник, единственный мудрец в «объюродевшем», обезумевшем мире. Напомню в этой связи знаменитый кинический силлогизм Диогена Синопского: «Все принадлежит богам. Мудрецы - друзья богов, а у друзей все общее. Следовательно, все принадлежит мудрецам».
При Грозном в Пскове жил Никола Салос (по–гречески это слово и означает «юродивый»). Русские и чужеземные источники единогласно отводят ему роль спасителя Пскова от царского гнева. По одним сведениям, Никола предсказал, что падет царев аргамак (так и случилось), по другим - просто «жестокими словами» поносил Грозного. Предоставим слово англичанину Джерому Горсею, который приехал в Россию в 1573 г., спустя три года после опричного похода на Новгород и Псков.
«В Пскове был тогда один юродивый, которого тамошние жители считали пророком. Этот обманщик, или колдун, по имени Никола Святой, встретил царя смелыми укоризнами и заклинаниями, называя его кровопийцею, пожирателем христианского мяса, и клялся, что царь будет поражен громом, если он или кто–нибудь из его воинов коснется во гневе хотя единого волоса на голове последнего ребенка в Пскове; что ангел Божий хранит Псков для лучшей участи, а не на разграбление, и что царь должен выйти из города прежде, чем Божий гнев разразится в огненной туче, которая, как он сам может видеть, висит над его головой (ибо в эту минуту была сильная и мрачная буря). Царь содрогнулся от этих слов и просил сю молиться об избавлении его и прощении ему его жестоких замыслов. (Я видел этого негодного обманщика, или колдуна: и зимой и летом он ходил голый, вынося и зной, и мороз. Посредством волшебных очарований дьявола он делал много чудесных вещей. Его боялись и уважали как государь, так и народ, который всюду за ним следовал)».
Как видим, Горсей излагает еще одну версию. На ее легендарность указал еще?. М. Карамзин в «Истории государства Российского»: «Но это было зимою, а зимние тучи не громоносны». Но в любом случае записки Горсея чрезвычайно» важны. Во–первых, это единственный из иностранных авторов, кто своими глазами наблюдал Николу Псковского. Во–вторых, следует обратить внимание на то, что юродивый бранил Грозного кровопийцей и пожирателем христианского мяса. Эта мимолетная фраза - источник того парадоксального жеста, который народная молва вскоре навечно связала с Николой Салосом и Грозным.
Флетчер, побывавший в Москве через шестнадцать лет после Горсея, услышал и записал уже окончательный, отшлифованный вариант легенды. По Флетчеру, Грозный пожаловал Николу каким–то подарком. В ответ юродивый прислал царю кусок сырого мяса. Царь простодушно удивился: ведь был пост, а не мясоед. Тогда Никола сообщил разгадку: «Да разве Ивашка думает… что съесть постом кусок мяса какого–нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людей, сколько он уже съел?» Этот парадокс увенчал здание легенды и стал каноническим в картинах юродского протеста. Приуроченный к опричному погрому Новгорода, он вошел в Житие Василия Блаженного (хотя тот умер значительно раньше). Василий будто бы позвал царя Ивана в убогий вертеп под волховским мостом и предложил гостю «скляницу крови и часть сырого мяса».
Обличения царя юродивым, по всей видимости, нельзя считать случайностью. Скорее это была система. Народ ждал их, и юродивые не обманывали его ожиданий. Церковная реформа Никона и укрепление абсолютизма означали закат юродства. Однако власти все же не решались открыто выступить против этого издревле вкоренившегося в национальное самосознание феномена. Прямой удар по юродству нанес только Петр I.
Если в ого молодые годы, при последнем патриархе Адриане, юродство Христа ради еще более или менее уважалось Церковью (так, в 1698 г. были открыты мощи Максима Московского, подвизавшегося в XV в.), то в период преобразований ему было отказано в праве на существование. Петр всех юродивых его времени объявил «притворно беснующимися». Дело не кончилось рационалистическим неприятием юродства. Были предписаны репрессивные меры. В одном из типичных документов эпохи - в «обещании, чинимом архиереями при поставлении их в сей чин» (1716 г.) читаем: «Паки обещаваюся притворных беснующих, в колтунах, босых и в рубашках ходящих, не точию наказывать, но и градскому суду отсылать». Репрессивный мотив постоянно звучит в узаконениях петровского, а потом аннинского времени. Так, в 1737 г. Синод приказал отыскивать, ловить и «отсылать в светский суд» разных «суеверцев», в том числе «притворных юродцев и босых и с колтунами». Если в XVII в. юродивых губили за дерзкие речи, то в XVIII в. хватали уже за колтуны и наготу, то есть за самый юродский облик.
Но юродство было очень живучим. Как только обстроился Петербург, юродивые появились в новой столице (недавно была канонизована Ксения Петербургская, начавшая юродствовать при императрице Елизавете Петровне). Они бродили по российским градам и весям и позже - их описывали Тургенев, Лев Толстой, Бунин. Встречаются они и в наше время.
В петербургский период возникло явление, которое можно назвать светским вариантом юродства. От него - бескомпромиссная совестливость русской классики, которая не уставала обличать зло и кривду, торжествующие в жизни. Суд над ними был тем строже, тем авторитетнее, чем чище в нравственном отношении, чем бескорыстнее был судия.
Из книги История Христианской Церкви автора Из книги Русь уходящая: Рассказы митрополита автора Александрова Т Л Из книги Русская религиозность автора Федотов Георгий ПетровичГлава 13. Юродивые Вместе с юродивыми новый чин мирянской святости входит в Русскую Церковь приблизительно с начала XIV века. Его расцвет падает на XVI столетие, несколько запаздывая по отношению к монашеской святости: XVII век еще вписывает в историю русского юродства
Из книги Иисус Христос - Homo sapiens. Тацинский апокриф автора Ефремов Василий ИвановичПо Руси На Руси тоже достаточно мест, куда может пойти паломник. Первая и главная святыня Киевской Руси - это Киево–Печерская лавра с нетленными останками, со святыми мощами подвижников, которые вели там святую жизнь. Некоторые из них помимо церковной биографии имеют и
Из книги История религии в 2 томах [В поисках Пути, Истины и Жизни + Пути христианства] автора Мень АлександрXII. Юродивые «Христа ради юродивые» составляют в Восточной православной Церкви особый чин канонизированных святых {468}. Эта форма подвижничества, представляющая собой крайнюю степень христианского кенотизма, неизвестная в древней Киевской Руси, впервые входит в Русскую
Из книги История православия автора Кукушкин ЛеонидИисус на Руси Имя Христа самолично донес до древней Руси апостол Андрей - брат Петра. «А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, - по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра». Это запись «Повести временных лет» - летописи монаха
Из книги Агиология автора Никулина Елена НиколаевнаХристианство на Руси Крещение РусиХристианство стало проникать на Русь задолго до ее крещения. Существуют неоспоримые исторические сведения, что часть русов была крещена еще в IX веке при Аскольде (ум. в 882). Более того, само крещение Руси носило официальный характер, а
Из книги История религий. Том 1 автора Крывелев Иосиф АроновичГлава I. Возникновение и распространение христианства в Киевской Руси. Упадок Киева как центра
Из книги Очерки по истории Вселенской Православной Церкви автора Дворкин Александр ЛеонидовичКрещение Киевской Руси. Период полного подчинения Русской Церкви Константинопольскому патриархату. Возникновение монашества. Гибельное последствие удельного княжения для Киевской Руси. Перемещение центра княжества на северо-восток. Начало московского периода в
Из книги автораТема 6 Святость в миру: благоверные, юродивые, праведные Среди святых мирян наиболее известны благоверные правители и юродивые – святые, находившиеся на противоположных «полюсах» общества. Подвиг этих святых получил осмысление в целом ряде богословских трудов.А о
Из книги автора6.2. Юродивые Юродство – это один из совершенно особых путей к святости. По определению проф. Голубинского, «юродство состояло в том, что человек притворно делался дураком и безумцем для Господа, чтобы терпеть от людей поношения и укоризны и с дерзновением обличать их».
Из книги автора Из книги автораКрещение Руси. События 1054 г.Литература: Meyendorff, Rome and Constantinople; Meyendorff, The Byzantine Church; Meyendorff, Imperial Unity; Мейендорф, Введение; Runciman, The Great Schism; Runciman, The Great Church; Runciman, A History of the Crusades; Paradakis A. The Christian East and the Rise of the Papacy. N.Y., 1994; Obolensky, Byzantium and the Slavs; Walker; Southern R.W. Western Society and the Church in the Middle Ages. Middlesex,
Он ничей сын, ничей брат, ничей отец, у него нет дома (…). По сути, юродивый не преследует ни одной корыстной цели. Он ничего не добивается (Юлия Де Бособр, «Творящее страдание»).
Юродство - это символ погибших для мира сего людей, предназначение которых наследовать жизнь вечную. Юродство - не философия, но определенное восприятие жизни, бесконечное уважение к человеческой личности (…), не продукт интеллектуальных достижений, а творение культуры сердца (Сесил Колинз, «Проникновенность юродства»).
Юродивому нечего терять. Он умирает каждый день (Матушка Мария Норманбейская, «Юродство»).
Падение или восхождение?
В духовной традиции христианского Востока нет фигуры более парадоксальной, и даже, как считают многие, скандальной, чем «дурак Божий», юродивый Христа ради, по–гречески salos. Каждый, кто читал «Детство» Толстого, вспомнит яркое описание «Божьего юродивого» Гриши. Его портрет отнюдь не лестный, и Толстой не пытается скрыть противоречий, которыми окружена личность юродивого:
«Дверь отворилась, и в ней показалась фигура, мне совершенно незнакомая. В комнату вошел человек лет пятидесяти с бледным, изрытым оспой продолговатым лицом, длинными седыми волосами и редкой рыжеватой бородкой (…). На нём было надето что–то изорванное, похожее на кафтан и на подрясник; в руке он держал огромный посох. Войдя в комнату, он изо всех сил стукнул им по полу и, скривив брови и чрезмерно раскрыв рот, захохотал самым страшным и неестественным образом. Он был крив на один глаз, и белый зрачок этого глаза прыгал беспрестанно и придавал его и без того некрасивому лицу ещё более отвратительное выражение. Голос его был груб и хрипл, движения торопливы и неровны, речь бессмысленна и несвязна (он никогда не употреблял местоимений) (…). Это был юродивый и странник Гриша».
Сразу же бросается в глаза одна особенность: юродивый свободен. Гриша свободно заходит в помещичий дом и разгуливает, где ему вздумается. Далее Толстой указывает на таинственную, почти «апофатическую» черту Гришиной личности. Никто не знает наверняка, кто он такой:
«Откуда был он? кто были его родители? Что побудило его избрать странническую жизнь, какую он вел? Никто не знал этого. Знаю только то, что он с пятнадцатого года стал известен как юродивый, который зиму и лето ходит босиком, посещает монастыри, дарит образочки тем, кого полюбит и говорит загадочные слова, которые некоторые принимают за предсказания».
Юродивый, как мы видим, лицо загадочное. Он свободен от обычных уз семейной жизни - «ничей сын, ничей брат, ничей отец» - бездомный, скиталец, часто изгнанник. Как правило, он не отшельник, напротив постоянно в толпе, среди простых смертных. И все же он в чем–то остается чужим, изгоем, он - на задворках цивилизованного общества, в центре мира - и не от мира сего. Юродивый свободен, он пришлый, и поэтому способен, как мы увидим, совершать пророческое служение.
Показательно, что Толстой приводит абсолютно противоположные мнения о Грише:
«Одни говорили, будто он несчастный сын богатых родителей и чистая душа, а другие, что он просто мужик и лентяй» .
Юродивый - загадочный, таинственный, всегда волнующий знак вопроса. Имея дело с юродством Христа ради, крайне сложно отличить гениальность от профанации, святую невинность от безбожного мошенничества. Божьего человека от шута, подзаборника или нищего. Возможно ли «проверить духовность»? Четкой границы между падением и восхождением нет.
Перенесемся на три столетия назад из России Толстого к России Ивана Грозного и Бориса Годунова. В своей книге «О государстве Русском» английский путешественник Джильс Флетчер описывает юродивых, которых он видел, проходя по улицам Москвы, во время своего приезда в 1588–1589 гг.:
«Даже в самые лютые морозы они ходят совершенно голыми, прикрываясь лишь клочком ткани, с длинными и взлохмаченными волосами, спадаюшими на плечи, многие из них носят металлические ошейники или цепи на груди. Юродивые принимают на себя эти лишения как пророки и люди большой святости, позволяющей им говорить свободно все, что они считают нужным, без Малейшей оглядки, хотя бы и самому «Его Величеству». Поэтому, если юродивый открыто обличает кого–нибудь, пусть даже самым беспощадным образом, ему никто не перечить, ибо это «по грехам». И если юродивый, проходя мимо прилавка, берет что–либо, чтобы потом по своему усмотрению кому–нибудь отдать, то ему дозволено потому, что он считается угодником Божиим, святым человеком».
И с чисто английским здравомыслием Флетчер добавляет: «Таких людей немного, ибо ходить раздетым в России сложно и холодно, особенно зимой» .
Нагота юродивых важна: это не проявление эксцентричности, она имеет богословское значение. В определенной степени юродивые возвращались к status ante peccatum, к непорочности Адама в раю до грехопадения, когда он был наг и не стыдился. В этом смысле юродивые напоминают boskoi - аскетов раннехристианских монастырей, питавшихся травой или побегами деревьев и живших обнаженными под открытым небом среди антилоп в согласии со всем животным творением. Такие нагие аскеты и по сей день живут на Святой горе: об одном из них рассказывает французский путешественник Жак Валентин в книге «Монахи горы Афон». Когда Валентин спросил некоего монаха о нагом аскете, тот ответил: «Мы свободны, и он так проявляет свою любовь к Богу» . И снова мы сталкиваемся с упоминанием о свободе.
Важно также встречающееся у Флетчера указание на пророческое служение юродивого: «Их принимают за пророков». Полное нестяжание, добровольный отказ от любого внешнего статуса или безопасности, дает юродивому свободу говорить, когда другие, опасаясь последствий, предпочитают хранить молчание - говорить правду «без малейшей оглядки», даже самому «Его Величеству», царю–самодержцу. Позднее мы рассмотрим такой пример. Пока же, говоря об этой стороне юродства, нельзя не вспомнить заключенного Бобынина из романа Солженицына «В круге первом». На допросе у Абакумова, всесильного сталинского министра государственной безопасности, Бобынин говорит: «Я нужен вам, но вы мне не нужны». Абакумов изумлен: как глава секретной службы, он мог бы отправить Бобынина в ссылку, пытать его, уничтожить, в то время как у последнего не было ни малейшей возможности отомстить. Но Бобынин настаивает на своем. Абакумов, говорит он, может пугать только тех, кому есть что терять:
«У меня ничего нет, понимаешь? Ничего! Ты не можешь тронуть мою жену и ребенка - они убиты бомбой. У меня нет ничего на свете, кроме носового платка (…). Ты забрал мою свободу много лет тому назад, и ты не можешь вернуть мне ее, потому что у тебя самого ее нет (…). Ты можешь сказать старику - ты знаешь кому, там, наверху, - что у тебя есть власть над людьми, пока ты не отнимешь у них все, что у них есть. А когда ты все украл у человека, он уже больше не в твоей власти - он снова свободен» .
Христа ради юродивый тоже свободен по той причине, что ему «нечего терять»: но не потому, что у него все отобрали, а потому что он сам отрекся от всего. У него, как и у Бобынина, нет ни собственности, ни семьи, ни положения, и потому он может говорить правду с пророческой смелостью. Его нельзя прельстить славой, ибо он не тщеславен; боится же он одного Бога.
Феномен юродства Христа ради не ограничивается Одной лишь Россией. Начиная с IV столетия, он присутствует также в греческом и сирийском христианстве. Юродивых можно встретить и на христианском Западе, и даже вне христианской традиции, например, среди еврейских хасидов, исламских суфииев и дзен–буддистов .
Это универсальная фигура. В восточном христианстве одним из ранних проявлений, - а возможно, и самым ранним, - было не мужское, а женское юродство. Это неизвестная монахиня, описанная Палладием в «Лавсаике», которая жила в четвертом столетии в Верхнем Египте в женском монастыре Устава Св. Пахомия. Прикидываясь сумасшедшей, она обматывала голову тряпьем вместо монашеского куколя и в таком виде работала на кухне. Ей доставалась самая тяжелая и грязная работа, она была презираема, унижаема и оскорбляема другими монахинями. Однажды монастырь посетил известный аскет Питирим. Ко всеобщему удивлению, он упал к ее ногам, испрашивая благословения. «Она же сумасшедшая (sale)», - запротестовали монахини. «Это вы сумасшедшие, " - ответил Питирим. «Она ваша amma (духовная мать) - моя и ваша». Спустя несколько дней монахиня, дабы избежать почитания, скрылась, и больше о ней не слышали. «И куда она подалась, - добавляет Палладий, - куда исчезла или как умерла, никто не знает». Кажется, даже имя её никому не известно .
И снова мы видим, что юродивый неуловим: он никому не известен, таинственный, всем и всегда чужой.
В греческой традиции особым почитанием пользуются двое юродивых: святой Симеон Эмесский (VI в.) и святой Андрей Константинопольский (IX в.). Симеон - личность историческая. Он жил в середине или конце VI века, и о нем, в частности, упоминает его современник, церковный историк Евагрий . Житие Симеона, составленное примерно в 40–е годы VII века святителем Леонтием, епископом Неаполя на Кипре, отчасти основывается на более раннем, ныне утраченном письменном источнике, однако вопрос о протографе по–прежнему остается открытым . Я не стану здесь оценивать степени исторической достоверности этого памятника: в рамках нынешних рассуждений нам достаточно взглянуть на житие как на своего роду «икону», запечатлевшую наиболее характерные для православной традиции представления о юродивом Христа ради. Значительно большие сомнения вызывает фигура Андрея. Автором этого текста принято считать Никифора, пресвитера храма Айя–София в Константинополе, но когда он был написан - неясно , и практически все исследователи склонны считать его не более, чем «агиографическим романом» . Но даже если житие Андрея - чистый вымысел, оно также может рассматриваться в качестве «иконы». В России Андрей известен, главным образом в связи с праздником Покрова Пресвятой Богородицы (1 окрября) Симеон был монахом, Андрей - мирянином; но их объединяет то, что оба они совершали свой подвиг юродства в городах: Симеон в Эмесе, Андрей в Константинополе, и оба только казались сумасшедшими, а на самом деле были истинными юродивыми Христа ради.
Насколько нам известно, первым Христа ради юродивым на Руси считается монах Киево–Печерской обители Исаак (XI век), чье сумасшествие было, скорее, настоящим, чем показным. Любопытно отметить, что многие русские юродивые имели иностранное происхождение. Так, святой Прокопий Устюжский (начало XIV века) был принявшим православие немцем; святой Исидор Твердислов Ростовский (XIII век) также, вероятно, происходил из немецкой семьи. Несомненно, иностранцем был святой Иоанн «Власатый» Ростовский (умер в 1581); еще в XVIII веке на его раке оставалась нетленной принадлежавшая святому латинская Псалтирь. Все эти примеры подтверждают высказанную ранее мысль о том, что юродивый - всегда пришелец и чужак. Но тут может возникнуть вопрос: так неужели юродство - это особое призвание пришедшего в Православную церковь западного человека? Впрочем, я сам мог бы привести несколько подобных примеров из жизни британского православия.
Золотой век российского юродства приходится на писанное Флетчером XVI столетие. Два наиболее известных юродивых того времени - святой Василий Блаженный (+ 1552) и святой Николай Псковский (+ 1576); оба были связаны с Иваном Грозным. После XVII века юродивых в русской культуре становится значительно меньше, да и реформированной на европейский лад России Петра Великого и его преемников «дураки Божьи» были не очень нужны. Но все же традиция не прервалась: в XVIII столетии прославилась блаженная Ксения Петербургская, вдова полковника, погибшего во время одной из петровых оргий (студенты до сих пор приходят помолиться на ее могиле перед экзаменами); в XIX - Феофил Китаевский, которого посетил император Николай I и духовная дочь преп. Серафима Саровского Пелагея, давшая пощечину епископу , а XX век открыл знаменитую Пашу Саровскую, которая в 1903 г., в дни прославления преп. Серафима принимала у себя последнего российского государя, У Паши был обычай класть много сахара в чай посетителям, если она прел видела их несчастную судьбу. Когда же к ней пришел будущий царственный мученик, юродивая положила в его чашку столько кусочков, что чай перелился через край. Но остались ли юродивые в Советском Союзе? (Статья написана в 1984 г. - Прим. пер.) По словам недавних эмигрантов, Христа ради юродивых в России можно найти и по сей день: «Они скрываются или их скрывают», потому что, как только такого «странного человека» заметят, его тут же упекут в психбольницу . У нынешних тиранов есть немало причин бояться свободы юродивых.
Чему же учит это служение, внешне столь эксцентричное, но по сути глубоко христианское? Чтобы это понять, обратимся к житию святого Симеона Эмесского, написанному святителем Леонтием; ибо помимо того, что это самое раннее и полное житие юродивого, у данного текста есть еще одно преимущество - прочная историческая основа. Кроме того, несомненное достоинство жития св. Симеона состоит в том, что оно представляет Христа ради юродивого во всём его шокирующем и вызывающем облике. Как известно, в крайних формах явление предстает во всей его остроте и становится более зримым.
Из пустыни - в город
Святой Симеон, Христа ради юродивый, родился около 537 г. или, по другим подсчётам, около 500 г. в «благословенном городе» Эдессе, (современная Урфа на юго–востоке Турции), главном центре сироязычного христианства. Будучи сыном состоятельных родителей, Симеон получил хорошее образование и свободно владел греческим и сирийским языками. В возрасте примерно двадцати лет, ещё холостой, он вместе со своей престарелой матерью отправляется в паломничество в Иерусалим. По–видимому, Симеон был единственным сыном в семье; его отец к тому времени уже умер. В Святом городе он познакомился с другим юношей из Сирии, по имени Иоанн, который также совершал паломничество вместе со своими родителями. Симеон и Иоанн сразу же стали неразлучными друзьями. Посетив святые места, они в сопровождение матери Симеона и родителей Иоанна вместе отправились домой. Когда же они проезжали долиной Мёртвого моря через Иерихон, вдруг заметили монастыри, видневшиеся вдали по берегам Иордана, и, поддавшись внезапному порыву, Иоанн предложил, а Симеон тут же согласился не возвращаться домой, а свернуть с дороги и стать монахами. Они придумали повод, чтобы отстать от своих спутников - и исчезли без объяснений; Симеон при этом оставил старуху–мать, а Иоанн - родителей и ждавшую его дома молодую жену. Их спутники попросту не поняли, что с ними случилось.
По атмосфере эта часть повествования Леонтия похожа, скорее, на сказку и, несомненно, менее исторична, чем последующие разделы жития, в которых идет речь о жизни Симеона в Эмесе. Интересно, что агиограф не пытается выставить Иоанна и Симеона в благоприятном свете, оправдать бессердечие и жестокость по отношению к ближним, да и по сути, к самим себе. Напротив, Леонтий изо всех сил старается подчеркнуть, что Симеон и Иоанн способны на сильные переживания. В его описании они предстают очень чувствительными людьми. Иоанн любил свою жену, Симеон был предан своей матери, и оба безмерно горевали из–за Разлуки с близкими. Но почему же тогда они так поступили? Житие предлагает простое объяснение. Монашество - это путь спасения.
Такое объяснение вряд ли устроит современного читателя. Разве семейная жизнь в миру не может стать путем, также ведущим в жизнь вечную? Как говорит в Великом каноне св. Андрей Критский:
«Брак убо честный и ложе нескверно,
Обоя бо Христос прежде благослови,
Плотию ядый и в Кане же на браце воду в вино совершая» .
Однако в Новом Завете есть немало других мест, на которые вполне могли сослаться Симеон и Иоанн в оправдание своего поступка. Так, Христос призывает нас «возненавидеть» отца и мать, жену и детей (Лк 14, 26) и не дает апостолам даже проститься со своими семьями (Лк 9, 61–62) - такова сила Божественного призыва. Случай в Иорданской долине проясняет одну характерную черту, отчетливо прослеживающуюся во всей жизни Симеона: стремление буквально понимать «трудные места» в Евангелии, отказ от всякого компромисса, максимализм.
Оставив родителей, Симеон и Иоанн пришли в монастырь аввы Герасима возле Иордана и в тот же день приняли от игумена монашеский постриг. Спустя два дня они решили покинуть киновию и уйти в пустыню, чтобы проводить там жизнь boskoi. Примечательно, что они решились на такой шаг, не испрашивая позволения игумена: юродивый никогда не отличался послушанием каким бы то ни было властям. Описываемая Палладием монахиня смиренна, но послушна ли она? Она не просит благословения игуменьи ни на притворное сумасшествие, ни на побег из монастыря. В случае с Симеоном и Иоанном, игумен был во сне предупрежден о предстоящем уходе и перехватил их у монастырских ворот, дабы преподать им своё благословение. Но даже если бы он не вышел благословить друзей, они всё равно бы ушли из монастыря.
Симеон и Иоанн спустились далеко вниз по течению Иордана и у слияния реки с Мёртвым морем нашли заброшенную келию, где и обосновались. Таким образом, хотя агиограф называет их boskos , это понятие в строгом смысле к ним не применимо, потому что, в отличие от настоящих пустынников, у них было, пусть примитивное, но всё же жилище. Вскоре они достигли состояния непрестанной молитвы. Обычно Симеон и Иоанн молились отдельно, отойдя друг от друга на расстояние брошенного камня: «Но если греховные мысли или чувство уныния (acedia) посещали одного из них, он спешил к другому, и вместе они молились Богу, дабы покинуло их искушение» .
Даже в дикой, суровой пустыне Симеон и Иоанн смогли сохранить частицы той дружбы, некогда соединившей их в Святом городе.
Так продолжалось в течение тридцати одного года. И вот, когда Симеону исполнилось 50 лет, он сказал своему сотаиннику: «Нет больше нам, брат, нужды оставаться в пустыне. Но, послушай меня, пойдём, послужим спасению других» . Крайне напуганный таким предложением, Иоанн изо всех сил старался отговорить Симеона, но тот продолжал настаивать на своём: «Поверь мне, брат, что я здесь более не останусь, но иду и поглумлюсь над миром» . Это место во многом проясняет армянская версия жития св. Симеона, где приведенная выше фраза звучит так: «… иду принести мир на землю» . Иоанн же понимал, что путь, избранный Симеоном - вернуться из пустыни в город, чтобы «поглумиться над миром» - ему не по силам:
«Именем Божиим прошу тебя, дорогой брат, не бросай меня в моём несчастье. Я ещё не достиг такого совершенства, чтобы мог глумиться над миром. Но ради Христа, соединившего нас, не отлучайся от своего брата. Ты же знаешь, что после Бога я не имею никого, кроме тебя одного, брат мой» .
Кроме того, Иоанн предостерегал Симеона от возможной диавольской прелести. На что Симеон ответил: «Не бойся, брат Иоанн; я не сам избрал такой путь, но по Божьему повелению» . И так, обливаясь горькими слезами, они расстались.
С этого времени начинается особый период в жизни Симеона - он надевает маску безумия. Об этом времени у нас сохранилось больше всего сведений. Когда Симеон вернулся из пустыни, ему было немногим более пятидесяти. Прежде всего он совершил паломничество в Иерусалим и молился у святых мест, «… чтобы дела его были сокровенны, пока он не преставится из этой жизни, дабы тем избежать человеческой славы, которая ведёт к гордости и тщеславию» . Следовательно, он избирает путь притворного сумасшествия, прежде всего, для того, чтобы избежать славы и сохранить смирение. Но, кроме того, у Симеона были и другие мотивы.
Из Иерусалима он отправился в Эмесу (современный Хомс на западе Сирии) и там начал юродствовать:
«Подходя к городу, блаженный увидел на сорной куче дохлого пса; сняв пояс, он привязал пса за ногу и потащил за собой, как будто убегая. Так он прошёл через городские ворота. Поблизости от ворот была школа, и когда дети увидели его, то побежали за ним с криком: «Эй, юродивый монах!» И бросали в него камнями и били палками. На следующий день, в воскресенье, он вошёл в церковь при начале Литургии, имея за пазухой орехи. - Сначала Симеон начал щелкать орехи и гасить свечи, а когда хотели его выгнать, он, вскочив на амвон, бросал орехи в женщин, и едва с большим трудом могли изгнать его из храма. Он же, убегая, опрокинул столы хлеботорговцев, которые так сильно избили его, что он едва остался жив» .
Примерно такими были и все последующие поступки Симеона. То и дело он провоцировал окружающих бессмысленными и неприличными выходками. Он глумился над церковными правилами, публично вкушая мясо в дни Страстной Седмицы; следует заметить, что всё это время он расхаживал в монашеском облачении. Симеон скакал по улицам, сбивая людей, и разыгрывал из себя эпилептика. Некий купец нанял его присматривать за своей продуктовой лавкой, но при первой же возможности Симеон раздал все продукты и напитки нищим . Затем он получил работу в таверне. Однажды, когда жена хозяина таверны спала одна, Симеон вошёл к ней в комнату, притворился, будто собирается раздеться, чем вызвал безудержную ярость её вошедшего вслед мужа . (Но, заметим, у Симеона были особые причины так поступать). В другой раз, когда его друг Иоанн Диакон (не путать с другим Иоанном, спутником Симеона в пустыне) предложил пойти вместе искупаться в общественных банях, он ответил со смехом: «Да, пойдём, пойдём». Посреди улицы он скинул с себя всю одежду, обмотал её вокруг головы наподобие тюрбана и бросился прямо в женскую половину бани .
Сквозь всё повествование Леонтия доносятся отголоски Симеонова смеха. Он идёт по избранному пути легко и радостно, «… иногда прихрамывая, иногда подскакивая, иногда запрыгивая на стулья» . Снова и снова в житии появляются слова «игра» и «играть»; Симеон играет юродивого в полном и истинном смысле этого слова. Кто знает, может быть, именно здесь, в насмешках Христа ради юродивого, в его очистительном смехе, кроется возможность истинной христианизации иронии, основание для богословия смеха.
Симеон идет, в основном, к изгоям, к презираемым и отверженным. Он проводит время в обществе актёров и актрис - представителей профессии, отнюдь не почитаемой в античном мире. Подобно Глэдстону, он посещает блудниц, устанавливает особые отношения с некоторыми женщинами, которых называет своими «подругами» . Люди «почтенные» и благонамеренные возмущались поступками этого странного монаха; беднота и изгои увидели в нём настоящего друга и были к нему не просто снисходительны, но нередко выказывали подлинное сочувствие и любовь. Они находили его смешным и искренне заботились о нём. Да, Симеон бедствовал, но все же у него была крошечная, заброшенная лачуга, где он отдыхал по ночам. У Андрея Константинопольского и многих русских юродивых не было даже этого, обычно они спали в подъезде или на крыльце.
Леонтий наглядно показывает: безумие Симеона в Эмесе было напускным. На самом деле он никогда не терял рассудка, но умело прикидывался безумным. Окружающим Симеон нес всякий вздор, однако беседуя наедине с Иоанном Диаконом, он говорил серьёзно и связно. Днем он вертелся в толпе, дурачился, а с наступлением темноты удалялся в потаённые места, известные только одному Иоанну, где проводил ночные часы в молитве. Симеон был не только юродивым, но и молитвенником, молитвенником за город. Не случайно Иоанну довелось однажды увидеть, как молящийся Симеон стоит посреди «столпов огня, восходящих на небо, и огненное сияние вокруг него… « . И тут же вспоминаешь авву Арсения из Достопамятных сказаний и преп. Серафима, охваченного огнем во время беседы с Мотовиловым.
Заметим также, что у безобразий юродивого всегда есть свои пределы. На людях Симеон демонстративно ест скоромное, но втайне держит Великий пост гораздо строже, чем того требуют правила. Юродивый не схизматик и не еретик, а верное чадо Церкви: он может бросаться орехами во время Божественной Литургии, но он причащается Святых Христовых Тайн и не подвергает сомнению непорочное зачатие Христа–Спасителя или Его телесное воскресение! Он эксцентричен, но не аморален. Несмотря на то, что Симеон дни и ночи напролёт проводит в тавернах и публичных домах, он сохраняет совершенное целомудрие и чистоту, истинную девственность духа; ласкаемый блудницами, он не испытывает никакого вожделения и даже на миг не удаляет сердца своего от Господа . После того, как Симеона выгнали из женской бани, куда он ворвался столь странным образом, его друг Иоанн спросил: «Что ты чувствовал, среди великого множества обнаженных женщин?», на что Симеон признался: «Всё равно, как дерево среди деревьев, так и я был среди них, не ощущая, что имею тело, не думая, что среди телесных существ нахожусь но вся моя мысль была устремлена на дело Божие и ни на миг не покинула Его» .
Дарованная ему в уединении пустыни непрестанная молитва оставалась с ним везде, где бы он ни появился в городе. Симеон обладал не только непрестанной молитвою, но и apatheia или бесстрастием - чистотой чувств, внутренней свободой, целостностью и цельностью души и тела. Он до конца шёл избранным в юности путём самоуничижения и умер в одиночестве в своей лачуге, укрытый хворостом, ибо у него не было ни постели, ни покрывала. Лишь два дня спустя друзья обнаружили его тело. Похоронен Симеон, как повествует Леонтий, был небрежно, «без псалмопения, без свечей и ладана», на кладбище для чужестранцев . Даже в своей смерти юродивый остается чужаком.
«Пойду поглумлюсь над миром»
Но какова духовная ценность жизни Симеона, если у нее вообще есть какая–то ценность? Или же честнее будет повторить за Лукрецием: «Tantum religio potuit suadere malorum» - «Вот на какое зло может вдохновить религия»? Должны ли мы усматривать в притворном безумстве Симеона не более чем плачевное помрачение рассудка, представляющее интерес разве что для изучающих религиозную психопатологию, и не лучше ли просто обойти эту тему молчанием? Или всё же юродивый из Эмесы может чему–то научить нас сегодня?
Для начала обратим внимание на главную черту призвания Симеона к юродству. Как мы видели, он был монахом, отшельником, который после длительного пребывания в пустыне почувствовал, что призван вернуться в город. Пережив «полёт одного к Единственному», он возвращается, чтобы провести свои последние годы на улицах, в людных местах, в суете и шуме. Как и о св. Антонии, о Симеоне можно бы сказать, что его духовный путь - это полет и возвращение. Андрей и большинство русских юродивых, напротив, никогда не были ни монахами, ни пустынниками или отшельниками; вся их жизнь прошла «в миру». В некоторых случаях, как, например, с монахиней, описываемой Палладием, юродивый живёт в общежительном монастыре. Во всех трёх ситуациях есть нечто общее: юродивый идёт по избранному пути, постоянно соприкасаясь с другими людьми. Есть отдельные случаи, когда юродивый живет в полном уединении, но это, скорее, исключения из общего правила. В большинстве же случаев модель жизни юродивого примерно такова. У него есть внутренняя молитвенная жизнь, но о ней знают лишь немногие или не знает никто; во «внешней» же жизни он среди людей, вместе с ними, отдаёт им себя. Его призвание - общественное: жить с ближними и ради ближних.
Служение общественное, но при этом очень странное. Что именно заставило Симеона уйти в пустыню и надеть маску юродства? Здесь можно выделить три мотива. Первый - тот, который Симеон раскрыл своему сотаиннику в отшельничестве Иоанну: «Иду и поглумлюсь над миром». О двух других упоминает Леонтий: «Некоторые поступки он совершал для спасения людей и из сострадания (sympatheia), другие - для того, чтобы его духовный подвиг остался сокровенным» . Итак, назовем основные причины, приведшие Симеона на путь юродства:
Юродивый глумится над миром;
Юродивый ищет путь смирения и уничижения;
Юродивый желает спасти других из чувства сострадания.
Далее мы рассмотрим каждое из этих свойств, чтобы в конце концов ответить на главный вопрос: было ли безумие Симеона притворным, или же оно - обязательный атрибут юродства? Может ли безумный почитаться юродивым Христа ради?
«Пойду поглумлюсь над миром». Мы лучше поймем эту сторону призвания юродивого, если вспомним начало Первого Послания к Коринфянам. Леонтий не случайно приводит эти слова в прологе к житию Симеона : они составляют «кредо» Христа ради юродивого:
«Немудрое Божие премудрее человеков […]. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым […]. Мы безумны Христа ради» (1 Кор 1, 25; 3, 18; 4, 10).
Выше, описывая, как Симеон оставил свою мать, мы говорили о его максимализме, желании понимать Евангелие буквально. Здесь мы сталкиваемся с таким же максимализмом. Юродивый буквально воспринимает слова апостола. Но так ли уж он глуп, когда допускает, что Павел, написав: «Будь безумным», - имел в виду именно то, о чём говорил? Как замечает Г. П. Федотов:
«Мы настолько привыкли к парадоксу христианства, что с трудом можем увидеть в страшных словах Павла нечто большее, чем риторическое преувеличение. Но Павел настаивает здесь на полной непримиримости двух порядков: мирского и Божьего. В Царстве Божием царствует полная противоположность нашим земным ценностям».
Христа ради юродство, продолжает Федотов, напоминает о необходимости обнажить разрыв между христианской истиной, с одной стороны, и здравым смыслом и нравственным чувством мира с другой» .
Вот какова цель «глумления» юродивого над миром. Всем своим образом жизни он свидетельствует о «непримиримости», фундаментальном несоответствии между двумя порядками или уровнями бытия: между этим настоящим веком и веком грядущим, между царствами мира сего и Царством Небесным, между - выражаясь языком св. Августина - «градом земным» и «градом Божиим». Юродивый напоминает о «полной противоположности ценностей»; в Царстве Божием - обратная перспектива, пирамида стоит на вершине. Это и есть буквальное значение покаяния: metanoia, «перемена мыслей» - не чувство вины, а кардинальная смена приоритетов, совершенно новое понимание. В этом смысле юродивый по преимуществу есть покаявшийся. По словам Ирины Горайновой, он «проживает жизнь в обратном порядке», он «живой свидетель анти–мира, возможности невозможного» . Он по–своему переворачивает мир и строит его по Заповедям Блаженств.
Такая жизнь в обратном порядке» бросает, по словам Федотова, вызов «здравому смыслу» и «нравственному чувству» нашего падшего мира. Своей внутренней свободой, смехом, «игривостью», юродивый обессмысливает, осмеивает любые попытки свести христианскую жизнь к благопристойности и общепринятым моральным нормам. Он глумится над всеми формами законничества, превращающего христианство в свод «правил». Он непримиримо противостоит тем, кто, по словам Христоса Яннараса, «отождествляет веру и правду с секуляризованным представлением о моральной чистоплотности и внешнем приличии». Юродивый, продолжает Яннарас, «воплощает фундаментальную евангельскую идею: можно соблюсти весь закон, так и не освободившись при этом от своего биологического эго, от тления и смерти» . В этой связи заметим, что в прологе к житию присутствует выразительное напоминание о величайшей ценности человеческой совести: Симеоном руководят не объективистские законы, а глас Божий звучащий в его сердце. В этом смысле юродивый, по выражению Сесил Коллинз, выказывает «бесконечное уважение к человеческой личности». Он свидетельствует о безмерном превосходстве личности над правилом.
Глумясь над миром, юродивый срывает маски лицемерия, разоблачает лицедеев, вскрывает за фасадом достоинства и благородства человеческое, слишком человеческое. Он - единственный, кто осмеливается сказать: А король–то голый!». Чтобы излечить окружающих от «благочестивого» самодовольства, ему нередко приходится прибегать к шоковой терапии. Но вместе с тем, он никогда не пытается поколебать веру ближних или заставить их усомниться в истинах Церкви, даже если сам нарушает пост или хулиганит во время Божественной Литургии. Юродивый, как уже говорилось о Симеоне, не схизматик и не еретик. Он не глумится над Священным Писанием, Символом веры, таинствами или иконами. Он глумится только над напыщенными и самодовольными особами, занимающими высокое положение в церковной иерархии, и над угрюмыми обрядоверами, путающими внешние жесты с внутренним благочестием. Протест его не деструктивный, но освобождающий и созидающий. «Глумясь» над миром, юродивый, как очень точно говорит армянская версия жития Симеона, в то же время «приносит мир» в мир.
В своем глумлении над падшим миром юродивый предстает как эсхатологическая фигура, утверждающая первенство века грядущего. Он - «знамение», свидетельствующее, что Царство Христово не от мира сего. Это помогает понять, почему юродивые появлялись, в основном, в те времена, когда почти никто не отличал «кесарево» от Божьего, а христианство становилось частью общественного порядка. В первые три столетия нашей эры Церковь была гонима, и потому особой нужды в служении юродивого не было: в то время все христиане выглядели юродивыми в глазах власть имущих. Но когда нависла опасность смешения земных царств с Царством Небесным, как это случилось, начиная с IV века, в христианизированной Восточной Римской Империи или в сакрализованном московском самодержавии XVI столетия, юродивый стал необходим. Как и монашествующий, он оказывается противоядием «христианству», которое охотно идет на сговор с миром.
Как знамение и свидетель Царства Небесного, юродивый во многом похож на ребенка, о чем напоминает греческая пословица: «Устами младенцев и юродивых глаголет истина» . В России существовал обычай приносить юродивым детей для благословения. Св. Исаак, Христа ради юродивый Киевский, любил собирать вокруг себя детей и играть с ними; а в наши дни особую любовь к детям проявлял блаженный Иоанн (Максимович), которому были присущи многие черты юродивого Христа ради . Благодаря своей свободе, невинности и девственности духа юродивый - это тот, кто стал «как Дитя» (Мф 18, 3) и познал все тайны, которые Бог «утаил от мудрых и разумных» и «открыл младенцам» (Мф 11, 25). «Перед лицом Божества человек подобен ребёнку», - говорит Гераклит ; юродивый принимает эти слова в самое сердце; он играет, как ребёнок перед Божеством. В этом смысле он выражает нечто такое, что живет во всех нас, пока мы дети, и погибает, когда мы взрослеем, то, что нам необходимо заново открыть и вернуть в нашу жизнь. Но и играя, юродивый серьёзен, его смех граничит со слезами, ибо он в равной мере восприимчив и к трагедиям, и к комедиям мира. Он воплощает и радость жизни, и её печаль.
Иногда юродивого, как, например, Симеона Эмесского, любят, в основном, за его детскую невинность, «игривость».. Но гораздо чаще его боятся и ненавидят. Невыносимо видеть, с какой садистской жестокостью с ним обходится мир. Но за что же так бояться и ненавидеть юродивого? За то, что он свободен, а значит, мешает миру; за то, что он ни в чём не нуждается и не ищет власти, а значит, она не может его использовать.
Вот первый смысл юродства Христа ради. Юродивый свидетельствует об основополагающем различии между человеческой и Божественной мудростью. «Глумясь» над любыми формами законнической, общепринятой морали, он утверждает безусловную ценность человеческой личности. Он, как дитя, указует на Царство Небесное, которое, как известно, не от мира сего.
Подражание Божественному Юродивому
Вторая особенность призвания юродивого - желание сохранить смирение посредством добровольного умаления себя. Перед тем, как вернуться в мир, Симеон, боясь почестей, которые могут ему воздавать как святому, молится о том, чтобы «дела его были сокрыты» . Мнимое сумасшествие и стало тем путём, следуя по которому он мог уклониться от почестей и скрыть свои дела. Эта черта особенно наглядно проступает в сюжете с женой корчемника: поскольку тот начал почитать Симеона как святого, юродивый сделал вид, будто хочет соблазнить его супругу . Как следствие, он вызывает гнев, но тем самым хранит себя от гордыни.
Однако для самоумаления юродивого есть еще одна, более существенная, причина. Он желает, насколько это возможно, соединиться с уничиженным Христом, Который «был презрен и умален пред людьми» (Ис 53, 3). Юродивого необходимо рассматривать как личность, уподобляющуюся Христу, подражающую Господу Иисусу. По утверждению Сесил Коллинз, «величайшим юродивым в истории был Христос, […] Божественный Юродивый» . Правда, полностью отождествлять юродивого со Христом нельзя. Христос не бросался орехами в Храмe, не сбивал людей на улицах, не притворялся эпилептиком и не разыгрывал безумия. Но в других отношениях Он вел себя так, что близкие родственники вполне могли счесть Его безумцем. «И, услышав, ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя» (Мк 3, 21), - фраза, опущенная (что нисколько не удивительно) у Матфея и Луки. И хотя Иисус не был безумным и не притворялся таковым, Его поступки оскорбляли здравый смысл и нравственное чувство современников. Подобно тому, как Симеон вкушал мясо на Страстной Седмице, Он открыто и даже демонстративно нарушал предписания о субботе (Мк 2, 23). Как и Симеон, Он общался с теми, кого «порядочное» общество с презрением отвергало как грешников (Мк 2, 15–16; Лк. 7, 34; 19, 7), был особенно милосерден к женщинам сомнительной репутации, как, например, к грешнице у колодца (Ин 4, 7–26) или к жене, уличённой в прелюбодеянии (Ин 8, 11). Как и Симеон, Он опрокидывал столы торгующих в доме Божием (Мф 21, 12; Ин. 2, 15). Отказавшись возглавить политическую партию, умышленно отвергнув путь человеческой славы и мирской власти, наконец, избирая Крест, Господь, по мнению большинства Своих последователей, поступал как безумец.
В этом и состоит великое сходство между Спасителем и юродивым. Юродивый принимает соблазн и безумие Креста, который в то же время есть истинная премудрость (1 Кор 1, 23–24). Икона уничиженного Христа, юродивый безраздельно принимает кеносис Господа, соглашается на поношение и осмеяние, чтобы уподобиться своему Спасителю. Христос прославляем в страданиях, Он побеждает в унижениях и немощи. То же можно сказать и о юродивом. В мирском, секулярном понимании юродивый не достигает никаких прагматических целей, но с прагматической точки зрения Крест тоже был не нужен. В своём кенотическом максимализме юродивый предстает как глубоко Евангельская фигура. Он ежедневно умирает, а значит, каждый день воскресает из мёртвых, ибо Распятие неотделимо от Воскресения… Став иконой уничиженного Христа, юродивый вместе с тем икона великой радости Преображения.
Пророк и апостол
«Знамение» Царства Небесного, икона Того, Кто был «презрен и умален», юродивый, в–третьих, несет пророческое и апостольское служение. «Глуп прорицатель», - говорит Осия (Ос 9, 7), но это утверждение можно истолковать совершенно иначе: глупец (юродивый) - это прорицатель (пророк). Его юродство - это способ пробудить совесть окружающих. Притворяясь безумным, он занимается миссионерством, проповедует Благую Весть о спасении тем, до кого нельзя достучаться по–другому.
Вспомним, как Симеон объяснял своему сотаиннику Иоанну, почему он хочет вернуться в мир: «Нет больше нам, брат, нужды оставаться в пустыне. Но, послушай меня, пойдём, послужим спасению других» . Для Симеона юродство было выражением любви к ближним. Он чувствовал себя «Боддхисатвой»: ему недостаточно было ходатайствовать о мире, удалясь от него, но из любви к миру он должен вернуться в мир. В прологе Леонтий раскрывает смысл его жертвенной любви: «Быв столь возвышен и возвеличен Богом» как пустынник, Симеон счёл недолжным пренебрегать спасением ближних; но, следуя словам Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» - и, памятуя, что Христос, оставаясь неизменным, не отвергся принять образ слуги для спасения слуг, он подражал своему Владыке, отдавая собственную душу и тело, чтобы спасти других» .
Симеон отдаёт свою жизнь. Юродивый, как и монах, - мученик. Но это не внешнее мученичество крови, а сокровенное мученичество совести и сердца . Юродивый спасает ближних не столько тем, что он говорит, сколько самим способом своей жизни. Он - живая притча, и убеждает в спасении не высокими словами и не искусными доводами, а состраданием. Или же, как пишет о Симеоне Леонтий: «Он вернулся в мир, желая оказать сострадание гонимым и спасти их» . Юродивому чужды увещевания и укоры - он избирает путь солидарности. Вот почему Симеон проводит время с блудницами и всеми, кого фарисей гнушается, как «отбросов» общества. Симеон делит участь униженных и нелюбимых, неудачников и убогих, «собратьев и товарищей по нужде», говоря словами другого юродивого, Андрея . И своей солидарностью он дарует надежду и исцеление. Подобно Христу, юродивый отправляется на поиски заблудшей овцы и выносит ее на своих плечах. Он спускается в яму, чтобы вытащить оттуда ближних.
Но здесь возникает вопрос: не мог ли Симеон обращать грешников более простым и привычным способом, не притворяясь ради этого безумным? Скорее всего, нет. Приди он в таверну и начни читать проповеди, кто бы стал его слушать? Он трогал сердца блудниц и пьяниц своими кротостью, игривостью, смехом. Когда Сесил Коллинз говорит о «дикой, болезненной нежности юродивых к страданию всех существ, живущих во Вселенной» , его слова вполне можно отнести к Симеону: за глумлением и отвратительными выходками в нем скрывается нежность ко всем отверженным. Он любит грешников, не попустительствуя при этом греху, и избегает малейших намёков на своё моральное превосходство. «И Я не осуждаю тебя» (Ин. 8:11): подобно Христу, юродивый не судит и не проклинает, и в этом его притягательность. По словам Леонтия, апостольская миссия Симеонова юродства оказалась вполне успешной: «Шутками он часто приводил развратниц и блудниц к законному браку […]. Других примером своей чистоты он склонял к покаянию и принятию монашества» . Шутками, - а не укорами и не праведным гневом.
Особую любовь проявлял Симеон к еще одной группе изгоев - к «бесноватым», к которым крайне жестоко относился позднеантичный мир:
Он сочувствовал страданию одержимых нечистыми духами более, чем страданиям других. Часто он ходил с ними и вёл себя, как один из них; и проводя среди них своё время, исцелял многих из них своими молитвами» .
Он соучаствовал в страданиях. Призвание юродивого - это путь со–страдания в полном смысле этого, не очень–то популярного нынче слова, «таинственное и всемирное сострадание», как пишет Коллинз . Симеон не пытается помочь с безопасного, недосягаемого расстояния, но приходит к бесноватым и полностью разделяет их участь. Молитвы юродивого целительны, потому, что он сам переживает всю боль тех, о ком просит. Его путь - это то, что Чарльз Уильмс называет путем «обмена» и «заместительной любви».
Об этом замечательно пишет Юлия де Бособр. Вот только почему бы вместо «русское», не сказать «христианское»?
«Как русское сострадание побеждает зло, исцеляет рану, уничтожает разрыв? В глобальном масштабе это просто невозможно; это вообще невозможно без потери положения. Такое делается только от человека к человеку; без каких–либо организаций или материальных пожертвований, но лишь полным самоотвержением […].
Тот, кто испытывает жалость к другому, должен покинуть насиженное место под солнцем в добропорядочном обществе и отправиться на поиски ближнего, где бы тот ни был - во тьме, во зле - и быть готовым остаться с ним там; если же в конце концов и вернуться, то только вместе с ближним и с его согласия.
Зло может быть побеждено человеком только путём знания, знания зла; и русскому сознанию представляется, что человек может познать что–либо исключительно через соучастие…
Цель юродивого - в страдании взять на себя часть зла. Это становится делом его жизни, ибо для русского человека здесь, на земле, добро и зло причудливо переплетены. Для нас это великая тайна земной жизни. Там, где царствует зло, должно быть и величайшее добро. Для нас это даже не гипотеза. Это - аксиома» .
Такова аксиома юродивого: без причастности нет исцеления; без соучастия спастись невозможно. Ту же аксиому открывают нам Воплощение и Гефсиманский сад.
Хотя иногда юродивый пророчествует и поучает более ясным образом, он, как правило, прибегает не к словам, а к символическим действиям. Это очень древняя традиция. Ветхозаветные пророки часто совершали эксцентричные и даже шокирующие поступки, за которыми, однако, крылся глубокий смысл. Исайя ходил нагишом (20, 2), Иеремия, как вьючное животное, носил ярмо (27, 2), Иезекииль пёк лепёшки на человеческом кале (4, 12), а Осия взял в жёны блудницу (3, 1). События подобного рода происходили и в жизни Симеона. Однажды, накануне большого землетрясения, он носился по Эмесе, ударяя по колоннам зданий. Некоторым зданиям он приказывал: «Стой», - и они действительно устояли; другим же говорил: «Ни стой, ни падай», - и те расселись пополам. Незадолго до мора Симеон ходил по школам и целовал детей, говоря: «Счастливого пути, дорогой мой», - но поступал так не со всеми. Учителю же он сказал: «Не бей тех детей, которых я целую, потому что им предстоит дальний путь». И когда началась эпидемия, все, кого он поцеловал, умерли от чумы .
Поразительные символические поступки отличают также и русских юродивых. Прокопий Устюжский носил в левой руке три кочерги, и по тому, как он их держал, крестьяне могли предугадать, хорошим или плохим будет урожай. За странными поступками Василия Блаженного скрывались пророчества: он уничтожал лавки некоторых купцов, ибо они торговали нечестно; он швырял камни в дома добропорядочных людей, потому что бесы, изгнанные изнутри, льнули к внешним стенам; он целовал углы домов, в которых творились «богохульства», ибо ангелы, не имея возможности войти в такие дома, в слезах стояли вокруг. А более всего ужаснуло его современников то, что он разбил камнем чудотворную икону Богородицы на Варваринских воротах, потому что никому не видимый бес приблизился к доске за святым изображением .
Итак, за дикими, непоследовательными поступками юродивого кроется глубокий смысл: они предупреждают о грядущей опасности или обличают тайные грехи. Абсурдность юродивого целенаправлена, за внешним идиотизмом таится проницательность и прозорливость. Многие сюжеты из жития Симеона свидетельствуют о свойственном ему diakrisis - даре проницательности или различения. Он разбивает сосуд с вином, в которое незаметно для других попала ядовитая змея ; он ведает тайные помышления сердец ; он читает мысли на расстоянии . Иными словами, юродивый - живая совесть общества. Он - зеркало, в котором человек видит свое подлинное лицо, тайное он делает явным, подсознательное заставляет выйти на поверхность. Он - катализатор: оставаясь как бы в стороне, он тем не менее, помогает меняться другим.
Смирение в юродивом сочетается с дерзостью; он обладает пророческой харизмой обличения сильных мира сего. Свободный, привыкший к страданиям и лишениям, чужак, которому нечего терять, говорит, не боясь мести. В житии Симеона примеров протеста против властей нет, зато их можно найти в жизнеописании св. Андрея Юродивого , но чаще всего они встречаются в рассказах о юродивих, живших в XVI веке, в правление Ивана Грозного. Так, Флетчер приводит случай, произошедший во время Великого Поста, когда царь приехал во Псков. Навстречу ему вышел юродивый Никола и протянул кусок свежего мяса. Иван с отвращением отпрянул:
«Ивашка думает, - сказал Никола, - что мясо скотины в Великий Пост есть нельзя, а жрать людей, как делает он, можно?» - И грозя императору пророчеством несчастий, которые падут на его голову, если он не прекратит убийства людей и не уедет из города, юродивый спас тогда множество человеческих жизней» .
Так что Николай Федоров вполне справедливо характеризовал российский строй как самодержавие, ограниченное Христа ради юродивыми .
Невольные пророки?
Всегда ли сумасшествие Христа ради юродивых является мнимым и притворным, или иногда оно может быть примером настоящего психического заболевания? Данный вопрос предполагает, что существуют чёткие различия между здоровой психикой и умопомешательством; но только ли в этом дело? Называя одних людей «нормальными», а других - «ненормальными», не предполагаем ли мы, будто знаем, что такое «норма»? Но настолько, насколько эта грань всё–таки существует, думается, что безумие юродивого может быть только мнимым, и лишь в этом случае его поступки будут добровольно избранным юродством Христа ради, а не проявлениями недуга . На самом же деле провести эту грань не так–то легко. Безумие Симеона было, конечно же, напускным, хотя один невролог, специально исследовавший текст Леонтия, предположил, что Симеон очень умело и точно имитировал симптомы настоящей мании . Сумасшествие также представлено в житии как мнимое. Но в других случаях понять, что стоит за очевидными признаками, не так–то легко: так, Исаак Киевский (по крайней мере, часть жизни) и некоторые другие русские юродивые действительно страдали психическим расстройством. Поэтому рядом с теми, кто сознательно выбрал для себя роль безумца, очень важно заметить и тех юродивых, которые и в самом деле были подвержены психическим болезням. Неужто благодать Христова не может действовать и через них? Человек может быть болен психически, но здоров духовно, умственная отсталость отнюдь не противоречит нравственной чистоте. Таких людей, несомненно, стоит причислить к Христа ради юродивым, и у нас есть все основания полагать, что они получили от Бога дар пророчества, ибо пророк не всегда сознаёт то, о чём говорит. Как сказано о Каиафе в Четвёртом Евангелии: «Сие же он сказал не от себя, но, будучи на тот год первосвященником, предсказал, что Иисус умрёт за народ» (Ин 11, 51). Каиафа - пророк помимо собственной воли и желания. Умом он не понимает тех истин, о которых говорит, но изрекает больше, чем способен уразуметь. Если Бог, не посягая при этом на свободу пророка, может его устами возвещать недосягаемую для него истину, почему бы не предположить, что подобное происходит и с Христа ради юродивым? Даже если человек на самом деле психически болен, Святой Дух посредством его немощи способен исцелять и спасать других.
Опасности юродства
Иногда говорят, что юродивый идёт по канату, натянутому над адской пропастью. Его пророческая невинность может обернуться эксцентричным своеволием Слишком велик соблазн бежать от рутинных общественных норм, не устремляясь при этом к Царству Небесному. Истинных юродивых Христа ради крайне мало, и не случайно в православной традиции юродство считается крайне опасным призванием. У многих юродивых были ученики, но вряд ли нам удастся найти хоть один случай, когда юродивый намеренно выталкивает последователя на свой путь. Симеон Эмесский понял, что должен выйти из пустыни, чтобы «поглумиться» над миром; его сотаинник Иоанн решил остаться, так как чувствовал, что ему не хватит духовных сил: «Я ещё не достиг такого совершенства, чтобы мог глумиться над миром». Пустынножительство куда легче юродства. Недаром многие сомневались в призвании Симеона и подозревали, что «его пророчества исходят от сатаны» . Но ему вряд ли удалось бы стать юродивым, если бы он не услышал, что его призывает Господь . Так же и преп. Серафим Саровский постоянно напоминал о том, что юродство - это призвание, и не очень–то одобрял мечтания о таком пути:
«Иные приходили к старцу испросить благословения и одобрения своему желанию стать юродивыми Христа ради. Он не только не советовал этого, но сердито восклицал: «Все, кто принимают на себя подвиг Христа ради юродства, не имея на то особого призвания от Господа, впадают в прелесть. Едва можно найти хоть одного юродивого, который бы не впал в прелесть, не погиб или не вернулся в мир. Старец [в нашем монастыре] никогда никому не благословлял стать Христа ради юродивым. В моё время только один монах подавал признаки юродства: начал мяукать в церкви, как кот. Старец Пахомий [игумен] немедленно распорядился вывести его вон из церкви и отвести к монастырским воротам» .
Так стоит ли удивляться тому, что церковные власти крайне настороженно относились к Христа ради юродству. Так, Трулльский Собор (692 г.) в своём шестидесятом каноне строго осуждает «лицемерно беснующихся и таковый образ действий по злости нравов притворно на себя приемлющих». В комментарии к этому правилу канонист ХII века Феодор Вальсамон заключает, что оно относится к Христа ради юродивым - и делает такой вывод, несмотря на то, что, по его мнению, наряду со злонравными» обманщиками вполне могут существовать истинные юродивые Христа ради . Любопытна дата появления этого канона: он был принят примерно через полтора века после появления жития Симеона Эмесского и, возможно, выражает официальную реакцию на популярность этого текста . А другой канонический источник, осуждающий юродство - «Толкования» Никона Черногорского - прямо упоминает житие Симеона: «Божественные законы осуждают предающихся юродству по образу великих Симеона и Андрея; подобное также запрещено и в наши дни ».
Однако, несмотря на все опасности, юродство существует и по сей день. В Православной Церкви по–прежнему находится место для этого необычного, но живительного призвания. И этому стоит только радоваться.
Хотя юродивые Христа ради не входят в церковную иерархию, они, несомненно, входят в «апостольскую иерархию» пророков и провидцев, духовных отцов и матерей, составляющих свободную, неуправляемую «харизматическую» жизнь Церкви. Но всегда ли мы готовы принять их в наши общины? Ведь община, которая не терпит юродивых, может однажды обнаружить, что захлопывает дверь перед лицом Божественного Юродивого, Самого Христа.
Внутреннее Царство
