Русско-византийские войны. Поход олега на константинополь Походы князя олега на византию

Датировка исторических событий в статье рассматривается с точки зрения Новой Хронологии Иосифа Скалигера и Дионисия Петавиуса, принятой в 16–17 веках. Согласно этой парадигме, 18 июня 860 года русские вооружённые силы впервые отметились как государственный инструмент на международной арене. Что сейчас известно об этом событии?

Тогда флот русов на 200 (по другим данным, на 360) кораблях, отчего численность воинского контингента на них историки оценивают в 8–10 тысяч человек, подошло к столице крупнейшей империи того времени - Ромейской (западными историками прозванной Византией) – Константинополю (для славян – Царьград).

Что вызвало разногласия, доведшие до вооружённого конфликта, источники, сравнительно подробно осветившие само нападение, не говорят. Но приравнивать инцидент к грабительскому набегу, как это нередко делается, никак не получается. Это то же самое, что предположить, будто сомалийские пираты напали на Нью-Йорк и победили, взяв выкуп ценою в половину города.

Можно, впрочем, взять пример и из той эпохи. Буквально за 15 лет до нападения русов на Константинополь правитель Дании и Швеции Рагнар Лодброк всего на 120 кораблях совершил набег на Париж. Тогда это был небольшой городок, едва выбравшийся за пределы острова Ситэ, столица довольно слабого на тот момент Франкского королевства. Победив войско короля Карла Лысого, Рагнар Парижа не взял, но зато взял откуп в размере 7 тысяч фунтов серебром.

А уж для нападения на столицу могущественнейшей империи силами целого флота и громадной по тем временам армии тоже нужно было за спиной иметь никак не меньшее государство, нежели Дания и Швеция, вместе взятые.

Русы не взяли Константинополь. Собственно, и не старались. Судя по всему, "визит" носил характер "ответки" за что-то нехорошее, что ранее совершили ромеи против русов. Об этом явно говорят весьма уничижительные слова константинопольского патриарха Фотия по поводу русов:

Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчёт, народ, причисляемый к рабам, безвестный - но получивший имя от похода на нас, неприметный - но ставший значительным, низменный и беспомощный - но взошедший на вершину блеска и богатства…".

Незаметный и причисляемый к рабам народ не соберёт флота в 200 кораблей и армию в 8 тысяч бойцов! О чём говорить, если у самих ромеев на всём флоте было столько же морских пехотинцев, и численность его даже полвека спустя лично император Константин Багрянородный обозначал в максимум 250 кораблей!

Собор Святой Софии. Константинополь. Фото: www.globallookpress.com

Словом, это был межгосударственный конфликт, и ромеев за что-то пришла наказывать полноценная государственная армия. Это и есть первая русская армия, появление которой надёжно зафиксировано в исторических хрониках.

Ещё бы! – ведь она победила первую империю мира. Римскую империю! Да так, что это отметили все современники – кто с горечью, а кто - со злорадством.

Иоанн Диакон, рубеж X–XI вв.: "В это время народ норманнов на трёхстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к Константинополю. Но так как они никоим образом не могли нанести ущерб неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там большое множество народу, и так с триумфом возвратились восвояси".

Продолжатель Феофана, Х в.: "Потом набег росов (это скифское племя, необузданное и жестокое), которые опустошили ромейские земли, сам Понт Евксинский предали огню и оцепили город (Михаил в то время воевал с исмаилитами). Впрочем, насытившись гневом Божиим, они вернулись домой – правивший тогда церковью Фотий молил Бога об этом".

Папа Римский Николай I: "(Русы) ушли, избежав всякой мести".

Контрибуция с империи

Возможно, было так? "И заповедал Олег дань даяти на 2000 кораблий, по 12 гривне на человека, а в корабли по 40 мужей".
Две тысячи кораблей – это явная ошибка переписчика: тогда флота подобного размера не было во всём мире. Остальное же – вполне похоже. Ведь собственно при летописном Олеге византийские хроники никакого разорительного похода русов не фиксируют. А вот в летописи, писавшейся через 200 лет после событий, вполне могли одни даты залезть на другие. Что, кстати, часто и бывало.

И коли так, что мы можем ещё раз убедиться в общегосударственном характере той русской армии: "Пошёл Олег на греков; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и полян, и северян, и древлян, и радимичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли "Великая скифь".

Оно и по описанию боевых действий совпадает с византийскими свидетельствами от 860 года:

И пришёл к Царьграду; греки же замкнули Суд, а город затворили. И вышел Олег на берег, и приказал воинам вытащить корабли на берег, и разорил окрестности города, и много перебил греков".

Можно, значит, и к размеру контрибуции, взятой победителями с побеждённых, указанному в летописи, отнестись с доверием. По 12 гривен на человека, исходя даже из 200 кораблей с экипажем по 40 человек, даёт, как нетрудно подсчитать, 96 тысяч гривен.
Вес древнерусской серебряной гривны составлял 204 грамма. Таким образом, 96 тысяч гривен означают в весовом отношении 19 584 кг серебра. Они были равны по тому курсу 480 000 золотых солидов весом по 4,55 г каждый. То есть русы получили 2 тонны 184 кг в золотом эквиваленте!

Учётная цена золота в ЦБ РФ сегодня - 2430,27 рублей за грамм. Снова нетрудно подсчитать: это составит 5 307 709 680 рублей. Напомню: запланированные доходы всего российского бюджета в 2018 году находятся на уровне 15,182 трлн рублей. Вот это добыча - получить в качестве контрибуции треть годового бюджета нынешней России!

Это не считая того, что было взято для русских городов, контрибуция которым выплачивалась отдельно, но её величину мы не знаем.

Поход Вещего Олега на Царьград. Фреска. Фото: www.globallookpress.com

Можно понять русов, которые отплывали с добычей, повелев сшить себе паруса из паволоки. А что такое паволока в нынешнем понимании? Правильно, атлас. Русы пошили себе атласные паруса!

Площадь паруса корабля норманнов составляла, в зависимости от класса, 85–105 квадратных метров. Соответственно, 200 судов – это, по тем временам, около 21 000 кв. м. ткани. Если бы русы заказали столько атласа сегодня оптом по интернету, это обошлось бы им примерно 3,78 миллиона рублей. Но тогда шёлк стоил гораздо дороже. По нынешним ценам - 392 доллара за метр. То есть под 9 миллионов долларов русы имели в одних только парусах…

Можно понять такое внимание окружающих и гнев ромеев: хмельные от победы русские воины, увозящие больше чем по 11 тысяч долларов на брата, могут себе позволить извести по 800 у.е. просто на красивые паруса.

То есть удалые бойцы не отказали себе ни в чём. Императоры византийские шелка на приёмы торжественные надевают, на шелку вся трансконтинентальная торговля между Китаем и Европой держится – ах, да, и благосостояние самой Византии как страны-производителя и страны-транзитёра! А мы их на паруса пустим! Гуляй, рус, однова живём!

Можно представить, какие у греков-византийцев глаза были, на эти паруса глядючи!

В общем, удался день рождения русской армии. И правильно 23 февраля переименовали в День защитника Отечества. Ибо праздновать рядом с этим рождение другой армии в день тяжкого поражения и бегства её бойцов, закончившихся позорным и похабным миром, больше похожим на капитуляцию…

Нет, по сравнению с рождением русской армии – не комильфо…

Покровский Александр

Причины, побудившие Олега атаковать Константинополь, нам уже известны по предыдущим : с одной стороны — это стремление нового владыки Днепровской Руси добиться от империи признания своего статуса и тем самым подтверждения и продления действия «русско»-византийского договора; с другой — нежелание имперских властей находиться в союзных отношениях с язычниками и предоставлять им торговые и какие-либо иные льготы. Непосредственным поводом к конфликту, если судить по тексту договора 911 г., были какие-то стычки между русами и греками, в которых дело доходило до «удара мечом».

Поход Олега на Константинополь обстоятельно описан в «Повести временных лет». Разительным контрастом с осведомленностью летописца выглядит «заговор молчания», которым окружено это событие в византийской литературе. Впрочем, одно косвенное свидетельство все же имеется. У Льва Диакона находим известие, что император Иоанн Цимисхий грозил князю Святославу Игоревичу участью его отца, который «презрел клятвенный договор», — это, конечно, явный намек на предыдущее византийско-«русское» соглашение, нарушенное Игорем в 941 г.

К сожалению, подробность летописного рассказа отнюдь не гарантирует точности сообщаемых им сведений. Прежде всего это касается хронологии. «Повесть временных лет» датирует поход Олега на Царьград 907 г. К этому же времени она приурочивает проведение предварительных переговоров с греками, результаты которых получают юридическое оформление только в 911 г., когда второе, «расширенное» посольство князя Олега подписывает знаменитый договор. Причины этой дипломатической задержки оставлены без каких-либо объяснений. Образовавшийся временной разрыв летописец просто заполнил «пустыми годами». Трудно сказать, какие соображения двигали им в данном случае* . Но на самом деле оба события произошли в одном и том же году, свидетельство чему можно найти в самой же «Повести». В статье, помеченной 907 г., Олеговы послы ведут переговоры с «царьма грецкими», братьями «Леоном и Александром». Между тем это сообщение может быть верно только по отношению к 911 г., потому что именно в этом году император Лев VI Мудрый назначил Александра своим соправителем. Таким образом, стояние «руси» под стенами Константинополя, скорее всего, продолжалось весь август 911 г. и закончилось 2 сентября, в день подписания договора.

*Кажется, четырехлетний промежуток между походом и подписанием договора в «Повести» как-то связан с расчетами времени смерти Олега: «и пришедшю ему к Киеву, и пребысть 4 лета, на 5 лето помяну конь свой, от него же бяху рекли волхвы умрети Ольгови» (см. об этом: Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 264 - 265; Никитин А. Л. Основания русской истории. М., 2000. С. 183 - 184 ).

Не большей надежностью, чем выставленная дата, отличается и вся статья 907 г. Это и немудрено, ведь летописец, по сути, сложил гимн во славу вещего князя, в лице которого Русская земля восторжествовала над греками. Верить гимнам на слово было бы, разумеется, наивно. Читая повествование о заморских подвигах Олега, следует помнить, что соотношение между историей и поэзией здесь примерно таково, как между «Илиадой» и настоящей осадой Трои.

Эпическая грандиозность задуманного Олегом похода становится очевидной с первых же строк. Ему будто бы удается собрать огромный флот - 2000 «кораблей». Эта фантастическая цифра нужна летописцу, конечно, только для того, чтобы отправить вместе с Олегом всех его «толковинов» (союзников) — «множество варяг, и словен, и чюдь, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверцы» (причем последние четыре славянских племени, согласно самому же летописному повествованию, еще не «примучены» киевскими князьями под дань). Но даже эта армада «кораблей» не способна вместить всех Олеговых «воев», которых, заметим, уже набирается 80 000 (из расчета по 40 человек в ладье — число, указанное в летописи), поэтому другая их часть «поиде» к Царьграду сушей, «на конех», хотя конных дружин у русов и восточных славян тогда еще не существовало.

Мобилизовав под стяги Олега всю Русскую землю, летописец, однако, не сумел как следует распорядиться этим бесчисленным воинством. Оно тает буквально на наших глазах. Первой исчезает конная рать, поскольку договор Олега требует от греков дань только на «мужей» в «кораблях». А затем как сквозь землю проваливаются все варяго-финно-славянские «толковины», вместо которых внезапно появляется «русь», чьи интересы только и оказываются учтены на переговорах с «царями». Такой оборот дела убеждает в том, что на самом деле морская кампания 911 г. была проведена силами Олеговой дружины; ополчение восточнославянских племен в набеге не участвовало.

Однако в списке «толковинов» заслуживают внимания «словене», которые впоследствии фигурируют в анекдоте с парусами: «И рече Олег: «исшейте парусы паволочиты руси, а словеном кропиньныя», и бысть тако… И подняла русь парусы паволочиты, а словене кропиньные, и раздрал их ветр; и реша словени: «возьмем свои толстины [паруса из грубого холста], не даны суть словенам паруса паволочиты». Паволокой на Руси называлась дорогая ткань двух видов: шелковая и «бумажная» (хлопчатая). «Словенам» достались тоже «паволочитые» паруса, но из хлопчатобумажной ткани - легко рвущиеся («кропкие»). Смысл анекдота, видимо, тот же, что и в сказке о вершках и корешках: деля награбленные у греков дорогие «паволоки» — шелк и бумазею, — «словене» польстились на более роскошную и прочную на вид, чем шелк, но непригодную в мореходном деле ткань.

Здесь летописец явно пересказывает известное ему «русское» дружинное предание, запечатлевшие какой-то конфликт между «русью» и «словенами» по поводу дележа добычи или дружинной «чести». Причем «словене» оказались в числе «толковинов» только благодаря тому, что они являются действующими лицами этого анекдота, и лишь для того, чтобы дать летописцу возможность рассказать его (ничего другого летописец о «словенах» не знает). В устах киевского книжника XI в. история с парусами звучит как насмешка над новгородцами, соперниками «полян-руси». Поэтому «словене» вставлены в список «толковинов» сразу же после варягов, и, находясь на этом месте, они должны обозначать ильменских словен. Не обращая внимания на то, что летописец в данном случае шел от анекдота к истории, все комментаторы этого отрывка до сих пор называют «словен» новгородцами. Между тем славянский контингент «русского» войска, по всей видимости, был представлен , быть может, возглавляемыми воеводой (мотив соперничества дружин князя и воеводы развит в «Повести» позднее, в сюжете о древлянской дани). Характерно, что в тексте договора «словене» не упоминаются. Это могло произойти только в том случае, если они входили в состав «руси» — обстоятельство, вполне естественное для , и совершенно невозможное для ильменских словен.

В свете сказанного десятикратно сокращенное количество «кораблей» Олега будет выглядеть наиболее вероятной цифрой. Кстати говоря, именно так и поступил недоверчивый редактор Комиссионного списка Новгородской I летописи.

Описание военных действий у стен Царьграда вновь ставит вопрос о действительном отношении всей летописной статьи 907 г. к «преданьям старины глубокой» и тем более к «воспоминаниям участников похода». Замечено, например, что рассказ о грабежах и разбоях «руси» в окрестностях Константинополя («и повоева около города, и много убийств створи грекам, и палаты многы разбиша, а церкви пожгоша; а их же имяху полонянникы, одних посекаху, другыя же мучаху, иныя же расстреляху, а другыя в море вметаша, и ина многа зла творяху русь грекам, елико же ратнии творят») составлен из сообщений двух византийских источников — Продолжателя хроники Георгия Амартола и Жития Василия Нового — о нападении на Константинополь князя Игоря в 941 г. (Шахматов А. А. «Повесть временных лет» и ее источники // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы Академии наук СССР, IV. М.; Л., 1940. С. 54 - 57, 69 - 72 ). Это дало повод ряду исследователей утверждать, что договор 911 г. «не имеет никаких намеков на враждебные отношения между русскими и греками» (Бахрушин С. В. Труды по источниковедению, историографии и истории России эпохи феодализма. М., 1987. С. 30 - 31; Тихомиров М. Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 109 ). В этих рассуждениях есть своя доля правды, однако полностью отрицать достоверность летописного сообщения о жестокостях русов было бы неверно. В средневековой и, в частности, древнерусской литературе существует множество описаний реальных событий с использованием (подчас дословным) античных, библейских и проч. «образцовых» текстов (Бибиков М. В. Византийская историческая проза. М., 1996. С. 30 - 31 ). Между тем текст Олегова договора сохранил явственные следы того, что мечи русов и на этот раз обагрились кровью мирного населения Византийской империи. Его «главы» открываются заявлением о прекращении насилия: «По первому слову да умиримся с вами, греки», а на предварительных переговорах императоры Лев и Александр потребовали от русов впредь не «творить пакости в селах и в стране нашей».

Но процитированные критические замечания верны в том отношении, что никакой «русско-византийской войны», то есть полномасштабных военных действий, в 911 г. действительно не было. Олег приплыл к Константинополю не для того, чтобы воевать с Византией; демонстрация военной силы должна была склонить греков к заключению мирного договора. Стратегический замысел Олега состоял в том, чтобы прорваться в бухту Золотого Рога (византийский флот в это время был задействован в морских операциях против арабов в Средиземноморье). Это уязвимое место византийской твердыни было известно русам еще с 860 г. Тогда им удалось застать город врасплох. Но теперь по каким-то причинам внезапного нападения не получилось, и вход в бухту был надежно перекрыт протянутой между обоими берегами цепью. И все же Олег осуществил маневр, благодаря которому 542 года спустя Мехмед II въехал победителем в храм святой Софии. В этом месте своего рассказа летописец опять прибегает к поэтизации истории: «И повеле Олег воям своим колеса изделати и поставити на колеса корабли, и при попутном ветре подняли парусы… и идяше к граду». Полуостров, отделяющий внутреннюю гавань Константинополя от моря, покрыт виноградниками, пашнями и довольно горист; чтобы заставить двигаться здесь поставленные на колеса ладьи, нужен ветер такой необыкновенной силы, который скорее сорвал бы все предприятие, нежели помог ему осуществиться. Но в самом факте переброски ладей по суше в бухту Золотого Рога нет ничего невероятного. Конечно, суда вряд ли были поставлены на колеса — скорее их уложили на круглые вальки и тянули волоком. Древесину в необходимом количестве можно было добыть без труда — фракийские леса подступали тогда к самому Константинополю.

Успех этого маневра ошеломил греков. Увидев вражеские суда плавающими посреди бухты, считавшейся недоступной, императоры-соправители согласились начать переговоры с Олегом. К этому шагу их вынудило также покаянное настроение, охватившее население столицы. Вдруг вспомнили, как за несколько лет перед тем, в 904 г., имперские власти отказались помочь Фессалоникам, подвергшимся осаде со стороны арабов. Жители Фессалоник были возмущены тем, что их бросили на произвол судьбы, и пророчили, что святой Димитрий, покровитель города, обязательно накажет Константинополь за это предательство. И вот теперь в столице на каждом углу слышалось: «Это не Олег, но сам святой Дмитрий послан на нас Богом». Противиться небесной каре было немыслимо. Дальнейшая неуступчивость правительства к требованиям варваров, которые стремились всего-навсего иметь выгодный торг на константинопольском рынке, грозила привести к открытому мятежу. Оба эти обстоятельства — захват Олегом территории Золотого Рога и напряженная обстановка внутри города — и обеспечили незабываемый дипломатический успех послам «от рода русского».

Договор Олега с греками

Подписанию долгосрочного мирного договора предшествовали переговоры о завершении военных действий. Олег желал получить «дань» — откупное для своих «воев». Это место в «Повести» вообще довольно темно. Летописец приводит двойное счисление дани: вначале Олег «заповеда» давать дань «на 2000 кораблей, по 12 гривен на человек, а в корабле по 40 муж»; но его послы, явившиеся в Константинополь, просят уже «дати воям на 2000 кораблей по 12 гривен на ключ». Очевидное несоответствие между размерами этих двух даней историки объясняли по-разному. Но мало кто принимал при этом во внимание возможности имперской казны и соображения имперского престижа. Даже если, следуя Новгородской I летописи, оценить численность войска Олега в 8000 человек (200 ладей по 40 воинов в каждой), то требуемая на них дань составит 96 000 гривен или 2 304 000 золотников (гривна начала Х в. равнялась примерно трети фунта, то есть 24 византийским золотникам). Тут надо вспомнить, что в византийскую казну ежегодно поступало приблизительно 8 000 000 золотников и что император Маврикий насмерть разругался с аварским каганом Баяном из-за 100 000 золотников - суммы в 23 раза меньше той, которая получена нами в результате десятикратного сокращения количества воинов Олега! (По летописи же выходит, что Олег потребовал выплатить ему три годовых бюджета империи — еще одно свидетельство фантастичности летописного исчисления его войска.) А ведь международный статус аварского кагана намного превосходил достоинство «светлого князя русского».

Думается, что дань по 12 гривен на воина — создание разгоряченной фантазии древнерусских дружинников, попавшее в летопись из их «царьградских» преданий. Две системы исчисления дани отражают, вероятно, тот факт, что Олег, раззадоренный достигнутым успехом, поначалу запросил чересчур много, но затем, в ходе переговоров, согласился взять «по чину». Выражение «по 12 гривен на ключ» обыкновенно понимается как выплата на ключевое (рулевое) весло, то есть на одну ладью. Однако В. Даль в своем словаре (статья «Ключъ») указывает также, что у западных славян слово «ключ» означает поместье из нескольких сел и деревень с местечком, управляемое ключвойтом. «Ладейная сила Олега, — пишет он, — вероятно, делилась на ключи по волостям, откуда ладьи были выставлены, или по частным начальникам над ключами, отделами людей». Учитывая карпатское происхождение Олега, возможно, следует предпочесть именно эту трактовку размера полученной от греков дани. Еще какая-то часть дани была выдана драгоценными вещами и продуктами. Возвращаясь в Киев, Олег увозил с собой «злато, и паволоки, и овощи, и вина, и всякое узорочье».

Другим важным пунктом переговоров были «уклады», которые греки обязались «даяти на русские грады». Текст, непосредственно следующий за списком городов, регламентирует условия содержания «русских» послов и купцов: «да емлют месячину на 6 месяцев, хлеб и вино, и мясо, и рыбы, и овощ; и да творят им мовь [баню], елико [сколько] хотят; и поидуче же домой, в Русь, да емлют у царя нашего на путь брашно, и якори, и ужа [канаты], и парусы, и елико им надобе». При вторичном упоминании городов договор определяет порядок торговли для купцов-русов: «и да входят в град в одни ворота со царевым мужем, без оружья, по 50 мужей, и да творят куплю, якоже им надобе, не платяче мыта [пошлин] ни в чем же». Таким образом, под «укладом» надо понимать торговый устав, оговаривающий правила торговли русов на константинопольском рынке. Как видим, Олег добился чрезвычайно выгодных условий для «русских» купцов: они получали содержание из императорской казны и освобождались от пошлин.

Договоренность была скреплена клятвой. Императоры Лев и Александр «целовавше сами крест, а Олга водивше на роту [присягу], и мужи его по русскому закону клящася оружьем своим, и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьем богом, и утвердиша мир». Имя Волоса вовсе не доказывает, что среди послов Олега находились представители славянской аристократии Киева. Это божество знали также западные славяне и, скорее всего, послы, клявшиеся Волосом, принадлежали к хорватам или мораванам.

2 сентября четырнадцать «мужей от рода русского» подписали письменный договор о «непревратной и непостыжной» любви между русами и греками. Его статьи могут быть разбиты на четыре основных раздела:

1. Порядок разбора и наказания уголовных преступлений, совершенных русами или греками друг против друга на территории Византийской империи. Убийство, как того требовало имперское законодательство, каралось смертью и конфискацией имущества, за исключением той части, которая полагалась жене убийцы. За нанесение телесных повреждений на виновного налагался штраф («пять литров серебра по закону русскому»), причем если он был «неимовит», то должен был снять с себя и «самые порты». С пойманного вора взыскивалось втрое против взятого; в случае оказания им сопротивления при поимке, хозяин украденного имущества мог безнаказанно убить его. Приговор выносился только на основании неоспоримых свидетельств; при малейшем подозрении на ложность свидетельских показаний противная сторона имела право отвергнуть их, поклявшись «по своей вере». За лжесвидетельство полагалась казнь. Стороны обязывались выдавать друг другу сбежавших преступников.

2. Оказание взаимопомощи на территории других государств. В случае кораблекрушения византийского торгового судна близ берегов какой-либо иной страны находящиеся поблизости «русские» купцы обязаны были взять корабль и экипаж под охрану и сопроводить груз в пределы империи или в безопасное место. Если беда настигала греков близ «земли Русской», то корабль препровождали в последнюю, товары продавались и вырученное русы должны были переправить в Константинополь с первым же посольством или торговым караваном. Насилия, убийства и грабежи, совершенные русами на корабле, карались вышеозначенным способом. О том, что «русские» купцы имели право требовать того же с греков, договор умалчивает. Вероятно, это обстоятельство связано с тем, что русы отправлялись в торговые экспедиции целыми флотилиями (по приблизительным подсчетам, один торговый караван, прибывавший из Киева в Константинополь в середине Х в., насчитывал не менее тысячи человек — см. Константин Багрянородный. Об управлении империей. Прим. 63. С. 329 ). Многочисленность «русских» купцов отражена и в требовании греков об ограничении их доступа в Константинополь: они должны были входить в город через одни ворота по 50 человек. Понятно, что при таком размахе торговых предприятий русы не нуждались в посторонней помощи.

3. Выкуп «русских» и греческих невольников и военнопленных и поимка беглых рабов. Увидев на невольничьем рынке греческого пленника, «русский» купец должен был выкупить его; так же обязан был поступить греческий торговец по отношению к плененному русу. На родине невольника купец получал за него выкупную сумму или среднюю цену невольника по текущему курсу («20 златых»). На случай «рати» (войны) между «Русской землей» и Византией предусматривался выкуп военнопленных — опять же по средней цене невольника. Беглые или украденные «русские» рабы подлежали возврату хозяевам; последние могли искать их на территории империи, и тот грек, который противился обыску своего дома, считался виновным.

4. Условия найма русов на военную службу. При объявлении набора наемников в войско византийские императоры обязаны были брать на службу всех русов, которые этого пожелают, и на тот срок, какой будет устраивать самих наемников (русы добивались долгосрочного наемничества, вплоть до пожизненного). Имущество убитого или умершего наемника, при отсутствии завещания, переправлялось его ближним «в Русь».

Переговоры завершились торжественной церемонией, которая должна была явить варварам могущество империи и побудить Олега последовать примеру предыдущих «русских» князей, обратившихся в христианство. Послы русов были приглашены в храм Святой Софии для осмотра христианских святынь: «Царь же Леон послы рускыя почтив дарами, золотом и паволоками… и пристави к ним мужи свои, показати им церковную красоту, и полаты златыя, и в них сущее богатство: злато много, и паволоки, и каменье драгое, и страсти Господни, венец и гвоздье, и хламиду багряную, и мощи святых, учаще их к вере своей и показующе им истинную веру; и тако отпусти их в свою землю с честью великой». Но кажется, никто из русов не пожелал оставить .

Перед тем как покинуть свой стан, Олег еще раз подтвердил свое твердое намерение хранить с греками «любовь непревратну и непостыжну», приказав повесить на городских воротах свой щит, «показуя победу». Этот символический акт обыкновенно истолковывают в совершенно противоположном смысле — как знак победы русов над Византией. Однако слово «победа» в XI - XII вв. имело также значение «защита, покровительство» (ср. победница — «заступница, защитница» в Успенском сборнике). Равным образом и щит нигде и никогда не символизировал победу, но лишь защиту, мир, прекращение брани. Поднятие предводителем войска своего щита во время сражения означало призыв к началу мирных переговоров; в 1204 г. знатные крестоносцы вешали свои щиты на дверях занятых ими домов в Константинополе, чтобы предотвратить их разграбление другими рыцарями. Вещий князь оставлял грекам свой талисман, который должен был охранять город от вражеских нападений; он возвращался в свой не победителем Византии, а ее союзником и защитником.

В год 6415 (907). Пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и полян, и северян, и древлян, и радимичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли «Великая скифь». И с этими всеми пошел Олег на конях и в кораблях; и было кораблей числом две тысячи. И пришел к Царьграду; греки же замкнули Суд, а город затворили…

И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И когда поднялся попутный ветер, подняли они в поле паруса и двинулись к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: «Не губи города, согласимся на дань, какую захочешь». И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено. И испугались греки и сказали: «Это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на нас Богом». И потребовал Олег выплатить дань на две тысячи кораблей: по двенадцать гривен на человека, а было в каждом корабле по сорок мужей…

Цесари же Леон и Александр заключили мир с Олегом, обязались уплачивать дань и присягали друг другу: сами целовали крест, а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скота, и утвердили мир. И сказал Олег: «Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам шелковые», и было так. И повесили щиты свои на вратах в знак победы, и пошел от Царьграда. И подняла русь паруса из паволок, а славяне шелковые, и разодрал их ветер. И сказали славяне: «Возьмем свои толстины, не даны, знать, славянам паруса шелковые». И вернулся Олег в Киев, неся золото и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными.

СВОЙ ЩИТ ПРИБИВАТЬ НА ВОРОТАХ

В заключение летописного рассказа приводится факт, который вызвал особый восторг тех, кто сомневался в достоверности летописных сообщений: там говорится, как после утверждения мира, о котором речь еще впереди, Олег в знак победы повесил свой щит на воротах города и лишь тогда ушел на родину: «И повеси щит свой въ вратах показуа победу, и поиде от Царяграда».

Немало потешались по этому поводу историки-нигилисты, считая это сообщение самым легендарным во всем рассказе, наряду с движением ладей посуху под парусами. Но потешаться-то, в общем, было не над чем. Многие историки отмечали, что сообщения о подобного рода символических актах неоднократно доходят до пас из древности и не представляют никакой легенды. Так, болгарский хан Тервел в начале VIII века, после войны с Византией и заключения с ней мира, повесил свой щит на воротах одной из византийских крепостей. А несколько десятилетий спустя другой болгарский владыка - хан Крум - домогался в знак победы над византийцами воткнуть копье в ворота Константинополя.

Обычай вешать свой щит на ворота города в знак мира был широко распространен у древних норманнов. Таким образом, «легенда» приобретает реальные черты и может явиться еще одним подтверждением достоверности похода Олега на Константинополь в 907 году.

ЛЕГЕНДЫ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ

Олег был героем киевских былин. Летописная история его войны с греками пронизана фольклорными мотивами. Князь двинулся на Византию будто бы через четверть века после «вокняжения» в Киеве. Когда русы в 907 г. подступили к Царьграду, греки затворили крепостные ворота и загородили бухту цепями. «Вещий» Олег перехитрил греков. Он велел поставить 2000 своих ладей на колеса. С попутным ветром корабли двинулись к городу с стороны поля. Греки испугались и предложили дань. Князь одержал победу и повесил свой щит на вратах Царьграда. Киевские былины, пересказанные летописцем, описывали поход Олега как грандиозное военное предприятие. Но это нападение русов не было замечено греками и не получило отражения ни в одной византийской хронике.

Поход «в ладьях на колесах» привел к заключению выгодного для русов мира в 911 г. Успех Олега можно объяснить тем, что греки помнили о погроме, учиненном русами в 860 г., и поспешили откупиться от варваров при повторном появлении их у стен Константинополя в 907 г. Плата за мир на границах не была обременительной для богатой имперской казны. Зато варварам «злато и паволоки» (куски драгоценных тканей), полученные от греков казались огромным богатством.

Киевский летописец записал предание о том, что Олег был князем «у варяг» и в Киеве его окружали варяги: «седе Олег княжа в Кыеве и беша у него мужи варязи». На Западе варягов из Киевской Руси называли русами, или норманнами. Кремонский епископ Лиутпранд, посетивший Константинополь в 968 г., перечислил всех главнейших соседей Византии, вреди них русов, «которых иначе мы (жители Западной Европы. - Р. С.) называем норманнами». Данные летописей и хроник находят подтверждение в тексте договоров Олега и Игоря с греками. Договор Олега 911 г. начинается словами: «мы из рода русскаго Карлы, Инегельф, Фарлоф, Веремуд...иже послани от Олега...» Все русы, участвовавшие в заключении договора 911 г. были несомненно норманнами. В тексте договора нет указаний на участие в переговорах с греками купцов. Договор с Византией заключило норманнское войско, а точнее - его предводители.

Крупнейшие походы русов на Константинополь в X в. имели место в тот период, когда норманны создали для себя обширные опорные пункты на близком расстоянии от границ империи. Эти пункты стали превращаться во владения наиболее удачливых вождей, которые там самым превращались во владетелей завоеванных территорий.
Договор Олега с Византией 911 г. включал перечень лиц, посланных к императору «от Олега, великого князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его светлых и великих князь и его великих бояр». К моменту вторжения Олега византийцы имели весьма смутные представления о внутренних порядках русов и титулах их предводителей. Но они все же заметили, что в подчинении у «великого князя» Олега были другие «светлые и великие князья». Титулатура конунгов отразила метко подмеченный греками факт: равенство военных предводителей - норманнских викингов, собравшихся «под рукой» Олега для похода на греков.

Из «Повести временных лет» следует, что и полулегендарные Аскольд и Дир, и конунг Олег собирали дань лишь со славянских племен на территории Хазарского каганата, не встречая сопротивления со стороны хазар. Олег заявил хазарским данникам - северянам: «Аз им (хазарам) противен...» Но этим все и ограничилось. Имеются данные о том, что в Киеве до начала X в. располагался хазарский гарнизон. Таким образом власть кагана над окрестными племенами не была номинальной. Если бы русам пришлось вести длительную войну с хазарами, воспоминания о ней непременно отразились бы в фольклоре и на страницах летописи. Полное отсутствие такого рода припоминаний приводит к заключению, что Хазария стремилась избежать столкновения с воинствующими норманнами и пропускала их флотилии через свои владения на Черное море, когда это отвечало дипломатическим целям каганата. Известно, что такую же политику хазары проводили в отношении норманнов в Поволжье. С согласия кагана конунги спускались по Волге в Каспийское море и разоряли богатые города Закавказья. Не проводя крупных военных операций против хазар, их «союзники» русы тем не менее грабили хазарских данников, через земли которых они проходили, так как никакого иного способа обеспечить себя продовольствием у них не было.

Недолговечные норманнские каганаты, появившиеся в Восточной Европе в ранний период, менее всего походили на прочные государственные образования. После успешных походов предводители норманнов, получив богатую добычу, чаще всего покидали свои стоянки и отправлялись домой в Скандинавию. Никто в Киеве не знал достоверно, где умер Олег. Согласно ранней версии, князь после похода на греков вернулся через Новгород на родину («за море»), где и умер от укуса змеи. Новгородский летописец записал местное ладожское предание о том, что Олег после похода прошел через Новгород в Ладогу и «есть могыла его в Ладозе». Киевский летописец XII в. не мог согласиться с этими версиями. В глазах киевского патриота первый русский князь не мог умереть нигде, кроме Киева, где «есть могыла его и до сего дъни, словет могыла Ольгова». К XII в. не один конунг Олег мог бы быть похоронен в киевской земле, так что слова летописца об «Ольговой могиле» не были вымыслом. Но чьи останки покоились в этой могиле, сказать невозможно.

Скрынников Р.Г. Древнерусское государство

КАК ОЛЕГ ПОТЕРЯЛСЯ

Олег после победоносного похода на Царьград (911 год) вернулся не в Киев, а в Новгород «и отътуда в Ладогу. Есть могыла его в Ладозе». В других летописях говорится о месте погребения Олега иначе: «друзии же сказають [то есть поют в сказаниях], яко идущу ему за море и уклюну змия в ногу и с того умре». Разногласия по поводу того, где умер основатель русской державы (как характеризуют Олега норманнисты), любопытны: русские люди середины XI века не знали точно, где он умер - в Ладоге или у себя на родине за морем. Через семь десятков лет появится еще один неожиданный ответ: могила Олега окажется на окраине Киева. Все данные новгородской «Остромировой летописи» таковы, что не позволяют сделать вывод об организующей роли норманнов не только для давно сложившейся Киевской Руси, но даже и для той федерации северных племен, которые испытывали на себе тяжесть варяжских набегов…

Десятки лет русские высаживались на любом берегу «Хорезмийского» («Хвалынского», Каспийского) моря и вели мирный торг, а в самом начале X века, когда Киевом владел Олег, «русы» (в данном случае, очевидно, варяги русской службы) произвели ряд жестоких и бессмысленных нападений на жителей каспийского побережья.

Первый действительно большой поход русов на Восточную Римскую империю совершил князь Олег. К тому времени в Древней Руси уже сложилась четкая военная организация, просуществовавшая потом несколько столетий.

Первый действительно большой поход русов на Восточную Римскую империю совершил князь Олег. К тому времени в Древней Руси уже сложилась четкая военная организация, просуществовавшая потом несколько столетий.

Основой Древнерусского государства являлась сельская община, которая в летописях называется «вервью» или «миром». Это позволяло собирать многочисленное ополчение славянских племен. Летописец, говоря о государственном устройстве Руси в древности, сообщал следующее:

«Великий князь русский» был главой государства. И хотя народное вече свободных общинников ограничивало его верховную власть, он мог порой не считаться с мнением вече. Управление же осуществляли «светлые и великие князья и великие его (князя) бояре».

Основой древнерусского войска являлись княжеские дружины - «старшая» из наиболее опытных воинов и «младшая» из «отроков». На войну ходили и дружины «княжеских мужей», то есть бояр, союзники из числа степняков и ополчение «воев», которое выставлялось сельскими общинами и городами. Ополченцы-«вои» составляли пешую рать, поскольку дружины князей были конными.

Вооружение русов состояло из обоюдоострых мечей и копий, секир и булав, «засапожных» ножей. Из защитного были распространены шлемы и большие деревянные щиты. Кольчуги (кольчужную броню) имели, как правило, только дружинники. С древности славяне имели боевые знамена и военную музыку.

Военного флота на Древней Руси не было. Но для походов по рекам и морям строились большие «набойные» лодьи, которые ходили на веслах и под парусами. На таких мореходных лодьях могло разместиться 40-60 человек с оружием и припасами.

Свой знаменитый поход на Константинополь князь Олег совершил в 907 году. Вне всякого сомнения, для этого грандиозного военного предприятия потребовалась большая подготовка. По свидетельству летописца, в поход русская рать отплыла на двух тысячах лодей. Можно считать, что Оле-гова лодейная рать насчитывала примерно 80 тысяч воинов. Но скорее всего, войско русов было меньше половины этой цифры даже с учетом союзной степной конницы.

Лодейная флотилия, собравшаяся со всей Древней Руси под Киевом, спустилась вниз по Днепру и двинулась к Константинополю берегом Понта (Черного моря). Конница шла на виду у флотилии берегом.

Когда русы подошли к Константинополю, пешая рать сошла на берег, вытащив на сушу лодьи. Под стенами византийской столицы произошла битва. Летописец сообщает о ней так: князь Олег «повоевав около города и много убийство сотвори грекам». Византийцы после первого столкновения с русами укрылись за крепостными стенами, а их противник стал опустошать окрестности Царьграда.

Осада его грозила затянуться, а на море тогда начинались сильные осенние шторма. Князь Олег решил устрашить «греков». Он приказал поставить лодьи на катки (колеса), и при попутном ветре, подняв все паруса, русская лодеиная рать подступила к самому городу. Есть сообщения, что при этом русы выпустили на византийцев большое количестве воздушных змеев.

Начать переговоры с князем Олегом византийцев заставили не эти «устрашения», а поражение в поле под стенами Константинополя и плотная осада с моря и суши. Кроме того, «грекам» стало доподлинно известно, что русы начали подготовку к штурму города.

Князь Олег в ходе переговоров потребовал от Византии выплатить ему на каждого воина по 12 гривен и дать «уклады» на все русские города. То есть речь шла о военной контрибуции, которую победитель накладывал на побежденную сторону.

Византийцы согласились и на предоставление ряда льгот русским купцам: право беспошлинной торговли в течение шести месяцев пребывания в Царьграде, бесплатное получение продовольствия и мытье в греческих банях. Кроме того, городские власти обязывались обеспечить купцов с Руси продовольствием и различным корабельным имуществом на обратный путь.

Только на таких условиях князь Олег увел свое лодейное войско обратно на Русь. Летописец сообщает, что после заключения «позорного» для Восточной Римской империи мирного договора русы «и повесиша щиты своя в вратах, показующе победу, и пойде до Константинополя». То, что князь Олег прибил свой щит на царьградских вратах, было прямым доказательством победности похода 907 года.

(по материалам Детской военной энциклопедии)

Причины, побудившие Олега атаковать Константинополь, нам уже известны по предыдущим набегам русов на столицу Византии : с одной стороны — это стремление нового владыки Днепровской Руси добиться от империи признания своего статуса и тем самым подтверждения и продления действия «русско»-византийского договора; с другой — нежелание имперских властей находиться в союзных отношениях с язычниками и предоставлять им торговые и какие-либо иные льготы. Непосредственным поводом к конфликту, если судить по тексту договора 911 г., были какие-то стычки между русами и греками, в которых дело доходило до «удара мечом».

К сожалению, подробность летописного рассказа отнюдь не гарантирует точности сообщаемых им сведений. Прежде всего это касается хронологии. «Повесть временных лет» датирует поход Олега на Царьград 907 г. К этому же времени она приурочивает проведение предварительных переговоров с греками, результаты которых получают юридическое оформление только в 911 г., когда второе, «расширенное» посольство князя Олега подписывает знаменитый договор. Причины этой дипломатической задержки оставлены без каких-либо объяснений. Образовавшийся временной разрыв летописец просто заполнил «пустыми годами». Трудно сказать, какие соображения двигали им в данном случае 1 . Но на самом деле оба события произошли в одном и том же году, свидетельство чему можно найти в самой же «Повести». В статье, помеченной 907 г., Олеговы послы ведут переговоры с «царьма грецкими», братьями «Леоном и Александром». Между тем это сообщение может быть верно только по отношению к 911 г., потому что именно в этом году император Лев VI Мудрый назначил Александра своим соправителем. Таким образом, стояние «руси» под стенами Константинополя, скорее всего, продолжалось весь август 911 г. и закончилось 2 сентября, в день подписания договора.

Здесь летописец явно пересказывает известное ему «русское» дружинное предание, запечатлевшие какой-то конфликт между «русью» и «словенами» по поводу дележа добычи или дружинной «чести». Причем «словене» оказались в числе «толковинов» только благодаря тому, что они являются действующими лицами этого анекдота, и лишь для того, чтобы дать летописцу возможность рассказать его (ничего другого летописец о «словенах» не знает). В устах киевского книжника XI в. история с парусами звучит как насмешка над новгородцами, соперниками «полян-руси». Поэтому «словене» вставлены в список «толковинов» сразу же после варягов, и, находясь на этом месте, они должны обозначать ильменских словен. Не обращая внимания на то, что летописец в данном случае шел от анекдота к истории, все комментаторы этого отрывка до сих пор называют «словен» новгородцами. Между тем славянский контингент «русского» войска, по всей видимости, был представлен моравскими и хорватскими дружинниками , быть может, возглавляемыми воеводой (мотив соперничества дружин князя и воеводы развит в «Повести» позднее, в сюжете о древлянской дани). Характерно, что в тексте договора «словене» не упоминаются. Это могло произойти только в том случае, если они входили в состав «руси» — обстоятельство, вполне естественное для хорватов и мораван, пришедших в Киев вместе с Олеговыми русинами , и совершенно невозможное для ильменских словен.

Договор Олега с греками

Перед тем как покинуть свой стан, Олег еще раз подтвердил свое твердое намерение хранить с греками «любовь непревратну и непостыжну», приказав повесить на городских воротах свой щит, «показуя победу». Этот символический акт обыкновенно истолковывают в совершенно противоположном смысле — как знак победы русов над Византией. Однако слово «победа» в XI - XII вв. имело также значение «защита, покровительство» (ср. победница — «заступница, защитница» в Успенском сборнике). Равным образом и щит нигде и никогда не символизировал победу, но лишь защиту, мир, прекращение брани. Поднятие предводителем войска своего щита во время сражения означало призыв к началу мирных переговоров; в 1204 г. знатные крестоносцы вешали свои щиты на дверях занятых ими домов в Константинополе, чтобы предотвратить их разграбление другими рыцарями. Вещий князь оставлял грекам свой талисман, который должен был охранять город от вражеских нападений; он возвращался в свой карпатский «Джарваб» не победителем Византии, а ее союзником и защитником.

1 Кажется, четырехлетний промежуток между походом и подписанием договора в «Повести» как-то связан с расчетами времени смерти Олега: «и пришедшю ему к Киеву, и пребысть 4 лета, на 5 лето помяну конь свой, от него же бяху рекли волхвы умрети Ольгови» (см. об этом: Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 264 - 265; Никитин А. Л. Основания русской истории. М., 2000. С. 183 - 184 ). >назад